Софья Голицына - Нам не дано предугадать [litres]

Любопытной чертой этого способа путешествия был метод, каким люди переписывались друг с другом. Использовать телеграф было невозможно, так как корреспонденты постоянно меняли места обитания. Вместо этого стена станционного здания была покрыта приклеенными или прибитыми кусочками бумаги с типичными надписями, сделанными большими буквами: «Иван Макаров, ты найдешь нас в Томске», подпись и адрес, или: «Петр Смирнов, мы решили уехать из Иркутска, мы оставили наш адрес на почте» и т. д. Это была информация, которую оставляли семьи своим отцам, мужьям и сыновьям, служившим в армии, и которые отступали со своими подразделениями вслед за беженцами. Я сильно сомневаюсь, что один из этих Иванов или Петров нашел свою семью благодаря этому методу сообщения.

Поскольку стояло лето и враги были далеко сзади, эвакуация была довольно приятной и проходила более или менее с сохранением порядка. Как она отличалась от второго отступления пять месяцев спустя после падения Омска!

Местом назначения нашего госпиталя был Красноярск. Проезжая через Омск, я встретил кузена, сообщившего мне, что моя семья проехала дальше в Канск, маленький город верст на сто восточнее Красноярска. Три недели путешествия в товарном вагоне, и мы прибыли в Красноярск, покрыв более двух тысяч верст от Тюмени, немногим более ста верст в день. Город был переполнен военными частями и беженцами, и было нелегко найти подходящее помещение для госпиталя, но в конце концов мы нашли его в здании школы. Пока шли необходимые приготовления, я поехал навестить семью в Канске.

Я не вернулся в госпиталь после этой поездки. Рутинная хирургия не очень интересовала меня, особенно в то время, когда нужно было решать более важные проблемы по организации госпиталей и санитарии, так как в армии возникла угроза больших эпидемий. Поэтому я согласился работать с кузеном Лопухиным и другими в Красном Кресте и Союзе земств в Омске в качестве председателя медицинского департамента.

Несколько дней спустя я уехал из Канска. Мог ли я предполагать, уезжая от семьи в надежде перевезти их в Омск через 2–3 месяца, когда ситуация на фронте улучшится, что я расстаюсь с ней на долгое-долгое время и встречусь с женой и детьми в чужой стране только через четырнадцать месяцев страданий и приключений?

Омск, столица Западной Сибири, была резиденцией Верховного правителя (официальный титул Колчака), и в нем размещалась ставка Главного штаба армии. Это город с населением около ста тысяч, но в сентябре 1919 года оно выросло больше чем в два раза. Это был кипящий котел страстей, амбиций, интриг, проектов, радостей и горя людей, собравшихся изо всех уголков России и Сибири и даже из других стран. Линия фронта проходила в четырехстах верстах к западу. Наступление армии было остановлено. Недалекие и легкомысленные люди были настроены оптимистически, но те, кто видел глубже, не обманывались временным успехом армии, у них не было иллюзий относительно реального положения. Восстания среди крестьян вдоль Сибирской железной дороги учащались, грозя прервать единственный путь сообщения между Омском и Восточной Сибирью. Новые деньги обесценивались, и цены росли. Фронт не был стабилен, у командиров не хватало авторитета и точного плана кампании. Немногочисленные отряды союзников и чехословацкие войска не принимали участия в боях, последние стояли в тылу в крупных городах, чтобы поддерживать порядок и предотвращать своим присутствием восстания. Долгий период бездействия постепенно деморализовал их, и чехословацкие отряды справедливо обвиняли в безобразиях, чинимых их солдатами, что усиливало недовольство населения. Ходили слухи, что Колчак ведет переговоры с японским правительством и что они были прерваны только из-за отказа Колчака дать Японии территориальные концессии в обмен на военную помощь. Многие осуждали его за этот отказ, продиктованный чисто патриотическими причинами, они предпочитали, чтобы несколько восточных областей Сибири были под японским правлением, чем вся Сибирь и даже Россия остались бы под большевистской тиранией. Я лично полагал, что вмешательство японских войск принесет больше вреда, чем пользы. Это придало бы продвижению большевиков вперед определенный патриотический импульс, и даже если бы на некоторое время удалось их разбить, это не означало бы конца большевизма. Как я уже говорил раньше, значительная часть России и Сибири еще не ощутила на себе всех прелестей большевизма, а для того, чтобы желать избавиться от него, надо испытать жизнь и страдания под его правлением. Но в эти напряженные дни в Омске главной целью было разбить красных, и иностранная интервенция и иностранное правление казались предпочтительнее мучений большевистской тирании. Более осторожные среди нас, не ожидавшие перемен к «лучшему» в создавшейся ситуации, оставляли Омск, отправляясь в Иркутск или на Дальний Восток. Но большинство оставалось до конца, надеясь, что внезапная перемена на фронте или успешное наступление Южной армии Деникина помогут сбросить большевиков.