Нина Левина - Дзюдо и кино

На следующий день, не дожидаясь прихода дознавателей, я решил показать свой опус Алексею Ивановичу.

— Алексей Иванович! Они велели мне написать объяснительную. Я всю ночь писал, вроде бы ничего не забыл, на шести листах получилось. Гляньте, пожалуйста, может, я что-то упустил?

— Шесть листов… Всю ночь писал… — Степанов не глядя, пролистнул все страницы, а потом покачал головой. — Сказать тебе честно, Серёжа? Я знал, что ты — дурак, но чтоб такой! Это не объяснительная! Это ты собственноручно на шести листах подписал себе смертный приговор!

На моих изумлённых глазах, Алексей Иванович решительным движением разорвал листики на четыре части и бросил в урну.

— Что вы наделали?! — в ужасе завопил я. — Сейчас придут проверяющие…

— Вот тебе лист и ручка, — невозмутимо ответил Степанов. — Садись и пиши. Объяснительная записка. С новой строки. По сути всех заданных вами вопросов и задаваемых в будущем, отвечаю — действовал исключительно в рамках законодательства СССР. Написал?

— Да.

— Теперь ставь число и подпись.

— И всё? — Я взглянул на него, совершенно ошарашенный.

— И всё! Запомни, Сергей, на все времена. Никогда и ничего никому не объясняй. Ты действовал по закону. Хотят что-то на тебя найти — пусть сами ищут и доказывают.

Я вышел из кабинета Алексея Ивановича абсолютно обескураженный. Проходя мимо гардероба, увидел два висящих пальто моих «бультерьеров». Они уже ждали меня в кабинете.

— Написали?

— Да, — ответил я и с замиранием души передал одному из них свою «объяснительную».

Он взял в руки мой листик, и у него от удивления отвалилась челюсть.

— Это что?.. — «Бультерьер» на несколько мгновений потерял дар речи.

Второй дознаватель только взглянул на листик, как сразу же заявил:

— Это работа Степанова… Так, пошли отсюда.

Они быстро вышли из моего кабинета и решительно направились к Алексею Ивановичу. Проверяющие пробыли у Степанова в кабинете не больше двадцати секунд, а затем выскочили из него, забрали в гардеробе свои пальтишки, и больше я никогда их не видел.

Сгорая от любопытства, я проследовал в кабинет своего наставника.

— Алексей Иванович, у вас были мои проверяющие?

— Были, — невозмутимо ответил Степанов.

— И что?

— Послал их прямым текстом. Видал, как умчались?

— Знаете, — растроганно сказал я ему, — вы мне жизнь спасли! Скажите, почему вы меня уже неоднократно спасаете?

— Вот смотрю я на тебя, Серёжа, и вижу — точно такой же дурак, как я в юности! — смеясь, ответил Степанов. — И так мне себя жалко становится! Но хочу дать тебе один совет на будущее.

— Какой?

— Когда идёт ураган, дубы выворачивает с корнем, а травка легла, а после урагана встала. Серёжа, не будь дубом по жизни!

— Я всё понял, Алексей Иванович. Как я могу вас отблагодарить за совет и своё спасение?

— Ты же знаешь, Серёжа, я денег не беру, — покачал он головой. — А вот есть у меня одна проблемка. Понимаешь, не могу уже который год достать внуку путёвку в «Артек». Жена запилила совсем…

— Путёвку в «Артек»? Так это я для вас легко сделаю! — обрадовался я и в скором времени организовал его внуку путёвку в лагерь мечты советских школьников.

Алексей Иванович был доволен, у меня всё закончилось благополучно. Но я понял, что на киностудии мне больше работать нельзя и обратился за помощью к куратору от КГБ, а тот обещал помочь.

В это время началось массовое невозвращение из зарубежных поездок артистов, музыкантов, учёных и даже спортсменов. Неформальным гимном Большого Театра стала песня «Здравствуй, мама, возвратились мы не все…». Поэтому в ЦК было принято решение создать институт политруков, занимающихся идеологическим воспитанием вверенного ему коллектива. Именно политруки должны были отвечать за возвращающееся из заграничных поездок «поголовье» учёных и артистов. В штате коллективов, выезжающих за рубеж, политруки числились заместителями директора по воспитательной работе. Такая вакансия появилась в ансамбле имени Вирского, мне было предложено занять её, и я согласился. На киностудию пришла бумага с просьбой о моём переводе на новое место работы, и со «слезами жалости» на глазах и «тяжёлыми вздохами сожаления» («Как же мы без тебя?») меня отпустили. Начинался новый, непростой этап моей жизни. С головокружительными карьерными взлётами и стремительными падениями. Настоящие американские горки в штормящем житейском море! Из инженера человеческих душ с зарубежными поездками — в «безработного мойщика трупов», из облечённого властью руководителя телевидения — в ликвидатора Чернобыльской аварии, а оттуда прямиком в нефтяной бизнес, в миллионера и разведчика… Но это будет уже следующая история…