Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Особенно резал глаз вид крови на сером фоне. Это заметил писатель Грэм Грин, однажды вечером наблюдавший, как из уничтоженного бомбежкой здания выбирались солдаты, а потом «в дверных проемах застыла, словно только что вырвавшись из чистилища, толпа мужчин и женщин в запыленных разорванных пижамах, усыпанных маленькими кляксами крови» [519] Feigel, Love-Charm of Bombs , 129. .

В субботу, в 17:20, «Мопс» Исмей и начальники штабов встретились, чтобы обсудить значение немецкого рейда. В 18:10 прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги, но уже в восемь вечера британский радар обнаружил, что над Францией собирается вторая волна немецких самолетов (она состояла из 318 бомбардировщиков). В 20:07 начальники штабов сошлись во мнении, что пришло время выпустить предупреждение «Кромвель» – тем самым оповестив вооруженные силы британской метрополии, что вторжение неминуемо и вот-вот начнется. Некоторые командиры на местах даже распорядились, чтобы церковные колокола начали звонить: условный сигнал, означающий, что в небе замечены вражеские парашютисты (притом что лично эти командиры ничего подобного не видели).

К 20:30 бомбы уже падали на лондонский район Баттерси, однако городские зенитки почему-то продолжали молчать. Они стали стрелять лишь через полчаса, да и то вразнобой. С наступлением ночи истребители Королевских ВВС вернулись на базы и остались там: темнота делала их беспомощными.

Бомбы падали всю ночь. Всякий, кто осмеливался выйти за дверь, видел алое свечение в небе. Пожарные команды боролись с колоссальными возгораниями, но редко успевали потушить огонь до начала новой бомбардировки, так что для немецких пилотов не составляло никакого труда отыскать город ночью. Немецкое радио ликовало. «Мощные тучи дыма расползаются над крышами величайшего города мира», – сообщал ведущий, отмечая, что пилоты даже в своих самолетах чувствуют ударную волну от взрывов [520] Cowles, Looking for Trouble , 435. . (При сбросе самых больших немецких бомб типа «Сатана» экипажам предписывалось оставаться на высоте больше 2000 м (6500 футов), чтобы взрыв не затронул и их, «сбросив» самолет с неба.) [521] "More About Big Bombs," Interrogation Report 592/1940, Sept. 22, 1940, AIR 40/2400, UKARCH. «Сердце Британской империи полностью открыто для атаки военно-воздушными силами Германии», – заявил ведущий. Один немецкий авиатор, в чьем рапорте слышна очевидная пропагандистская нотка, восклицал: «Пылающий огненный пояс охватил многомиллионный город! Не прошло и нескольких минут, как мы достигли точки сброса бомб. И где же, спрашивается, хваленые истребители, обороняющие Альбион?» [522] Overy, Bombing War , 87.

Лондонцы в эту ночь многое пережили – и ощутили – в первый раз. Запах бездымного пороха после детонации. Звук разбитого стекла, сметаемого в кучи. Филлис Уорнер, лондонская учительница 30 с лишним лет, вела подробный дневник, где описывала жизнь во время войны. Когда она впервые услышала звук падения бомбы, «это был омерзительный визг – словно паровозный свисток все ближе и ближе, а потом раздается тошнотворный грохот, отдающийся через землю» [523] Cockett, Love and War in London , 165. . Уорнер накрывала голову подушкой – словно это могло помочь. Писательница и журналистка Коулз вспоминала «низкий грохот рушащихся кирпичей и камней – словно громовые удары волн, налетающих на берег» [524] Cowles, Looking for Trouble , 439. . Но хуже всего, по ее словам, был сравнительно негромкий ноющий звук, производимый тучами самолетов: он напоминал ей бормашину. Джон Стрейчи, еще один писатель, находившийся в ту ночь в Лондоне, вспоминал, как взрывы воздействовали на обоняние – «острое раздражение носовых ходов из-за измельченных в порошок обломков этих распавшихся домов», а потом – «мерзкий запашок» бытового газа, сочащегося из взорванных труб [525] Feigel, Love-Charm of Bombs , 53. .

А еще это была ночь, когда становилось ясно, что некоторые решения откладывать не стоит. Джоан Уиндем (позже она станет писательницей и мемуаристкой) укрылась в одном из бомбоубежищ лондонского района Кенсингтон, где около полуночи осознала, что с девственностью пора покончить, а поможет ей в этом Руперт, ее молодой человек. «Эти бомбы прелесть как хороши, – писала она. – Аж сердце замирает. А поскольку противоположность смерти – жизнь, то завтра я позволю Руперту соблазнить меня». У нее имелся презерватив (французская «штучка»), но она собиралась сходить с подругой в аптеку за популярным спермицидом под названием «Волпар» – на случай, если «штучка» подкачает. «Отбой воздушной тревоги раздался в пять утра, – писала она. – Я подумала, что теперь все готово и для моего милого Руперта».