Иван Шевцов - Орел смотрит на солнце

Человек могуч. Это его руками, его разумом создано все великое и прекрасное. Правда, его же руками созданы и цепи, в которые заковывают свободолюбивого человека.

Сергей Николаевич полулежит на старом драном диване и листает свой альбом. Такое занятие в часы досуга он называет встречей с верным и добрым другом. Вот извилистая лента Цны, вон купола кафедрального собора в Тамбове. А вот портрет дяди Федора… Сергей Николаевич вглядывается в худое, изможденное постоянной нуждой лицо, в горящие жаждой глаза. Жаждой чего? Бури! Жизни новой… Человек… А рядом, на другом листе, акварелью запечатлен вид на Большую улицу и подпись: «Прощай, Тамбов, детство мое, любовь моя, вера моя…»

Под портретом дяди Федора — никакой подписи. Хотя бы дата стояла: Сергей Николаевич знает, что нарисован он в 1892 году.

Точно в полусне, смотрит он на портрет и начинает торопливо писать под ним:

Цепи земли. Не человек их придумал, а получеловек, для того чтобы заковать полубога. Их изобрел варвар, хитрый и коварный дикарь.

Несколько дней назад Сергей Николаевич закончил сказку «Журавль-благодетель». Набело переписанная рукопись лежала на столе. Сергей Николаевич поднялся, решительно зачеркнул название «Журавль-благодетель» и написал новое: «Коварный журавль».

Сказка была закончена. В ней разоблачалось ханжество, лицемерие и коварство журавля, который, воспользовавшись стихийным бедствием, ради собственного удовольствия обманул и погубил рыб. Читатель отлично понимал, что не судьба несчастных рыб волновала писателя, что речь идет о простых людях и о журавлях-сановниках. Но сказка есть сказка. И она не давала прямого ответа на волнующий вопрос о месте человека на земле. Хотелось писать что-то новое, более ясное. Он вспомнил, что когда-то в «Тамбовских губернских ведомостях» был опубликован его первый прозаический опыт «Кочетовская плотина». Было это в тяжелые для Сергея Николаевича дни после смерти отца. Не принесло ему тогда радостей первое печатное произведение, он даже газету не сберег. Теперь выношено много интересных мыслей, ими нужно поделиться с людьми. И он начал писать лирический рассказ «Полубог». Рассказ был назван стихотворением в прозе и вместе со сказкой послан в редакцию. Оба произведения опубликованы в том же 1898 году. Этот год Сергей Николаевич и считал годом начала своего литературного творчества.

Через 58 лет, вспоминая годы юности, Сергеев-Ценский писал одной своей корреспондентке: «Мой подход к явлениям жизненным смолоду был, как это видно из моих ранних, отроческих стихов, философский, а не узко публицистический» (письмо М. Н. от 12/XI 1956 г.).

Понять происходящие в обществе явления, познать жизнь Сергей Николаевич стремился с первых шагов своего литературного творчества. И главными объектами его изучения всегда были человек и социальная среда. С лихорадочной настойчивостью он искал ответы на многие вопросы, в том числе и на такие: почему бастуют рабочие, почему крестьяне жгут имения помещиков? Ответы не всегда были для него ясны, и он понимал, что нужно глубже и всесторонне изучить жизнь народа, всех классов и сословий. Угнетенный народ борется с тиранами — это было понятно; но каковы формы и перспективы борьбы? Ответа он не находил. Именно в это время у Сергея Николаевича, как никогда, появляется жажда познания мира, она заставила Сергеева-Ценского путешествовать по Руси, что немедленно сказалось и на его творчестве. Обилие личных наблюдений и впечатлений породило обилие замечательных зрелых художественных произведений. В путешествиях по стране родился писатель Сергеев-Ценский.

В Харьковский университет он был зачислен вольнослушателем. Но ненадолго. Об этом периоде своей жизни Сергей Николаевич рассказывает в одном из писем к своему сослуживцу по Каменец-Подольску, учителю рисования Д. А. Жудину: «Формально вольнослушателем я был недолго. Еще Мефистофель пел: «Люди гибнут за металл», — этот презренный металл заставил меня и насмотреться и натерпеться много. Начал с того, что в Харькове три высших заведения, и студентами хоть пруды пруди. Порядочного урока достать не было никакой возможности. Приходилось на одном уроке получать каждый день по двугривенному и ходить с этим двухгривенным в кухмистерскую. Вот и все ресурсы самобытного прогресса. Я дошел до того, что у какого-то торговца фонографами писал письма комиссионерам и за это получал полтинник в день, работая с утра до ночи.