Владислав Микоша - Рядом с солдатом

Наконец ожила башня нашего танка, и пушка нацелилась на рощу. Резко ударили в уши один за другим выстрелы.

Канонада за лесом утихла, только дрожащее пламя продолжало лизать темное небо.

По кузову полуторки снова застучали пули. И опять наступила тишина. Оказывается, у Федора кончились патроны. Он, лежа в снегу, откинул автомат в сторону и вытащил из-за голенища немецкий парабеллум. Танкисты еще раз ударили по березовой роще.

Багрово-Красная луна ушла за ажурную зубчатку елей. Стало темно. Как только начиналось за березами движение, танк давал немцам знать о себе.

Наступила тишина. И — тьма, даже снег и тот почернел. Где-то далеко-далеко раздавались неясные звуки.

— Танки идут! — сказал тревожно Федя.

— Неужели немцы?

Вдруг из-за деревьев в стороне от Помендорфа мелькнули острые лучи фар.

— Наши! Наши! — закричал Кулаков.

Наш танк ударил по роще еще несколько раз, но она не отозвалась. Фашисты молчали. Они, видимо, убрались.

Вскоре к нам подошли два танка Т-34 и несколько «студебеккеров» с боеприпасами. Мы залезли в продырявленный кузов нашей машины и двинулись обратно в Помендорф.

Наутро мы снимали на берегу Балтики серый, хмурый залив Фриш-Гаф. Лес мачт судов и рыбачьих лодок, затухающие пожары, наши танки на берегу залива…

Уже спустя много лет я прочел в воспоминаниях Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского о событиях тех дней:

«Уже 25 января танковая армия своими передовыми частями, а 26-го — главными силами вышла к заливу Фриш-Гаф в районе Толькемито (Толькмицко) и блокировала Эльбинг, отрезав этим пути отхода противнику из Восточной Пруссии на запад.

С выходом войск правого крыла 2-го Белорусского фронта к Эльбингу (2-я Ударная армия), к заливу Фриш-Гаф и Толькемито (5-я гвардейская танковая армия) вся восточнопрусская вражеская группировка была полностью отрезана от остальной Германии» [3] Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1980, с. 303. 306. .

Потом был штурм Эльбинга, тяжелые бои в Восточной Померании, преследование врага днем и ночью. Дальше — длительная осада города и крепости Грауденц (Гродзенц), где были блокированы 15 тысяч вражеских солдат и офицеров, штурм и взятие крепости. Это был февраль сорок пятого. И опять жесточайшие бои.

Март расквасил дороги, закрыл небо плотным серым одеялом, щедро сыпал мелкий пронизывающий дождик. Мы рвались к Данцигу (Гданьску). Во вторую половину месяца начало пробиваться солнце. В такой солнечный день я снимал освобождение Цоппота (Сопота), потом Гдыни. А когда в конце месяца мы вплотную подошли к Данцигу, снова небо плотно затянулось низкой серой облачностью. Бои за эти три города, бывшие как бы продолжением один другого, были особенно кровопролитными, и потому взятие Гданьска — главного опорного пункта фашистов в Восточной Померании — было для нас особенно радостным.

Я снимал старинный город, разрушенный боями, верфи Шехау с готовыми к бегству немецкими подлодками, нескончаемые колонны пленных, немецких беженцев, разбивших свой лагерь на площади перед Артусовым дворцом.

Восточная Померания была очищена от врага. 2-й Белорусский фронт выполнил свою задачу в Восточно-Померанской операции. А мы оставили истории тысячи метров пленки, снятой нами в эти первые месяцы сорок пятого года.

После освобождения от врага польского Поморья наш 2-й Белорусский перегруппировался па штеттин-ростокское направление, к Одеру — для участия в предстоящей Берлинской операции.

Мы снимали перегруппировку войск.

Итак, наша группа на Одере. И сюда, на передний край 2-го Белорусского фронта, талые воды Одера принесли весну. Грайфенхаген — маленький городок на самом берегу реки. Здесь будет бросок на левобережье. А пока идет подготовка к форсированию водного рубежа.

…Чуть слышно апрельский ветерок ласкает над нами колокола.

— А хорошо тут, под самым небом! Давай забудем на минутку, что там, внизу, война! — сказал я майору Алексею Семину — моему новому напарнику, кинооператору, с которым мы забрались под самые колокола высокой кирхи в поисках интересных кадров.

Под нами несет свои мутные весенние воды широко разлившийся Одер. Длинный песчаный остров с редкими полузатопленными кустами и деревьями делит реку на два рукава.

Все внимание Алексея было на том дальнем, за вторым рукавом реки, крутом берегу.

— Думаю, где опи пас встретят, — сказал Семин. — На острове или там, на круче.

— Лучше бы пи там, пи тут!