Немалое значение здесь имели личный пример Почтаренко, его отвага. В бою он неизменно появлялся там, где складывалась наиболее напряженная обстановка. Порой приходилось даже сдерживать его пыл. Помню, как-то раз после одного из боев с гитлеровцами у Серафимовича Вениамин Александрович Холин отчитывал Почтаренко:
— Когда ты наконец поймешь, что командуешь не орудием и даже не взводом. У тебя — дивизион, во какая сила! Вот и управляй ею. А ты то за наводчика к панораме, то чуть ли не за шнур дергаешь.
— А если враг нажимает, а люди ошибаются? — не сдавался Почтаренко.
— Сумей командой поправить. К орудию ты имеешь право встать только в том случае, когда оно одно осталось в подразделении и люди все перебиты. Вот тогда спасибо скажу.
Под стать командиру третьего дивизиона был и его начальник штаба старший лейтенант Иван Максимович Лебеденко. На тех, кто мало знал Ивана Максимовича, он мог произвести впечатление малоподвижного, флегматичного человека. Но стоило прозвучать первым выстрелам, как Лебеденко неузнаваемо преображался. Артиллеристы не раз видели его в самом пекле. И всегда он действовал хладнокровно, уверенно, находчиво, не обращая внимания на близкие разрывы снарядов, посвист пуль.
Всем в полку было известно, что Почтаренко и Лебеденко крепко дружат. И от родных письма вместе читали, и за обеденный стол, как правило, один без другого не садился. Но что являлось особенно примечательным — дружба эта никогда не переступала той невидимой грани, за которой начинается совершенно недопустимое в армейских условиях панибратство.
Командир дивизиона во всем, что касалось службы, строго спрашивал со своего начальника штаба. Случалось, распекал его за какие-нибудь упущения. Зато потом, когда убеждался, что недочеты устранены и дело выправилось, Почтаренко непременно подходил к другу, клал ему руку на плечо и удовлетворенно говорил:
— Вот и добре, Иван Максимович!
Конечно же, и на марше друзья в ту ночь были рядом. Начальник штаба дивизиона порой останавливался на обочине, чтобы пропустить мимо себя всю колонну, а потом, пришпорив коня, быстро нагонял нас.
— Все в порядке, товарищ капитан, — негромко докладывал он.
— Вот и добре, — слышалось в ответ.
И действительно, марш в дивизионе был организован образцово. Батареи своевременно проходили контрольные рубежи. Строжайше соблюдалась светомаскировка. За несколько часов я ни разу не увидел зажженной спички или хотя бы тусклого луча карманного фонарика. Придержав своего коня Приятеля, я дождался Почтаренко.
— Побываю в батареях, — предупредил командира дивизиона. — Если что, ищите в седьмой.
Мимо меня в кромешной тьме двигались тягачи с орудиями, автомашины, повозки. Глухо и натужно гудели двигатели.
— Товарищ капитан, загляните к нам, — неожиданно окликнул кто-то из темноты.
И тут же ко мне подъехал командир восьмой батареи старший лейтенант Владимир Борисович Муратов:
— По Приятелю узнал вас. Ничего не скажешь, знатный конек! Могу горячим чайком попотчевать. Хотите? В термосе еще есть.
— Не откажусь, спасибо.
Отхлебывая из походных пластмассовых стаканчиков душистый чай, мы ехали шагом и негромко разговаривали. Мне нравился Владимир Борисович. И как командир, и как человек. Было в нем что-то по-юношески открытое, подкупающее.
Муратову недавно исполнилось двадцать. Закончил восемь классов средней школы, а затем ускоренный двухгодичный курс артиллерийского училища, войну начал на Южном фронте. В ноябре сорок первого в Сумской области попал в окружение. Почти три месяца с группой товарищей партизанил во вражеском тылу. Именно тогда и появилась у Муратова первая седина на висках.
— На всю жизнь запомню я это время, — рассказывал он. — И, поверьте, не потому, что смерть подстерегала на каждом шагу. Самое страшное заключалось в другом: в полной оторванности от своих. Радиостанции не было. И с людьми без особой надобности старались не встречаться. А если и встретишь кого, то информация самая противоречивая поступает. Пробиваемся постепенно на восток, а где сейчас линия фронта проходит, не знаем.
Только в начале февраля 1942 года удалось группе, в составе которой был Муратов, выйти к своим. Измученные, голодные, в изодранном летнем обмундировании, но с документами и с оружием в руках. Буквально тут же заняли свое место в общем строю. И не было ни у кого из них какой-то другой мечты…
Две ночи мы были в пути. К утру 23 октября 80-й артиллерийский полк сосредоточился в лесу на левом берегу Дона напротив хутора Мело-Клетский. И сразу же началась напряженная работа. Мне почему-то подумалось, что это и есть тот рубеж, с которого начнется наступление на нашем участке.
Читать дальше