Владимир Дуров - О сильных мира того

Один из свитских меня предупредил, что отношение ко мне царя и окружающих его переменилось, причиною чего была статья Бурцева.

Бурцев, в своей газете «Будущее», кажется, в 1913 году, по ошибке назвал меня именем моего покойного брата и написал следующее:

«Известный А. Дуров, на каком-то публичном или частном представлении, перекидывая из руки в руку серебряный рубль, комкая и тиская его между ладоням, на вопрос помощника: «что это вы делаете», отвечал: «пока ничего, так себе дурака валяю»… Если вспомните, что на рубле красуется лик царскосельского арестанта Николая II, то нельзя не признать, что ответ этот довольно забавен и зол, не говоря уже о его полной исторической справедливости».

Эта статья, писанная Бурцевым, была помещена в его обвинительном акте, в приговоре петербургской судебной палаты.

Дело Бурцева в 1915 году напомнило власть имущим и о моей шутке и в первый раз дошли до Николая II после моих выступлений в Ялте, что и послужило, как предполагают, к перемене отношений ко мне двора.

На самом деле история была такова:

В Петербурге, в Михайловском манеже, во время своего выхода я смешил публику, в то время состоящую большею частью из молодежи, чередуя дрессированных животных со стихотворениями, рисованием, фокусами.

Преобладающим элементом были студенты.

Показывая фокусы, я, между прочим, попробовал показать фокус, хотя, признаться, думал, что мой намек большинство не поймет, и он проскочит незамеченным.

Я представился обладателем феноменальной силы пальцев и сказал:

— Я могу гнуть подковы и ломать рубли.

При этом я вынул серебряный рубль и предложил сидящим в первом ряду освидетельствовать его, что он не оловянный, а настоящий, серебряный и неподпиленный.

Один из публики недоверчиво начал сам ломать его, пыхтя и краснея.

Я, после длительной паузы, сказал:

— Полно вам дурака ломать, не задерживайте публику.

К моему удивлению, после этой фразы раздался гром аплодисментов.

Кончив свой номер, я ушел в уборную раздеваться и здесь встретил поджидавшего меня жандармского полковника.

Он покраснел, как рак, и грозно приступил ко мне:

— Что вы позволили себе сказать?

Я отвечал с самым невинным видом:

— В чем дело, полковник? Садитесь… Что я сказал? Я ничего не понимаю…

— Что вы сказали, когда показывали фокус с рублем?

— Полковник, я говорил то, что говорил всегда. В чем дело, об'ясните мне.

Полковник багровел все больше и больше.

— Полно вам дурака-то ломать! Потрудитесь не притворяться! Что вы сказали студенту, который попробовал сломать рубль?

— Я вас не понимаю, полковник…

— На кого вы намекнули, когда сказали: «довольно дурака ломать».

— Я намекнул? — подняв брови и сделав удивленную физиономию, притворялся я. — Ага, так вот на что вы намекаете? И вы, вы, жандармский полковник, допускаете такую мысль! Я буду жаловаться на вас…

И тогда я уже смело подступил к полковнику, а сзади, в дверях уборной, собралась толпа и провожала полковника насмешками.

В 1908 году доктора послали меня лечиться за границу, в Вильдунген.

Чтобы не сидеть на курорте без дела, я приобрел себе по дороге в Гамбурге у известного торговца животными Гагенбека пару морских львов и намерен был заняться их дрессировкой.

В Вильдунгене я снял виллу с небольшим сарайчиком при ней, в котором и поместил моих львов, и сейчас же приступил к их усиленной дрессировке.

В то же время в Вильдунгене находился великий князь Константин Константинович со своими сыновьями.

В одном из концертов я был представлен великому князю.

Он ничего лучше не нашел спросить у меня с первых же слов:

— Это вы тот самый Дуров, который ходил вверх ногами на уроках закона божьего у батюшки Мещерского?

Факт этот действительно был в то время, как я учился мальчиком в I Московской военной гимназии.

Я смущенно отвечал:

— Да, это я.

И я тут же выразил удивление, как великому князю могла быть известна моя детская шалость.

Константин Константинович гордо и важно отвечал:

— Мне, как начальнику военных училищ, должно быть известно все, что происходит в их стенах, — кстати скажите, вам вероятно, досталось за это от г. Попелло-Давыдова (инспектора гимназии в то время).

— Как же, меня выгнали из гимназии.

— И все?

Константину Константиновичу казалось, что это самое важное, что он мог у меня спросить.

А потом, посетив меня, ему показалось самым важным дать мне задание для дрессировки морских львов: выучить льва в его присутствии отдавать честь.