Алексей Дуров: Обреченный мир

Мертвецы не должны были пугать Карлоса. Он все же медик, резал трупы, и на руках у него не раз пациенты умирали. Да и кроме медицины всякого насмотрелся. Но трупов слишком много, да еще дети, беременные женщины…

А еще — запах. В селении воняло мертвечиной, несмотря на прохладную погоду. Хорошо, что умирать предпочитали дома, только некоторые выходили для сведения последних счетов под открытое небо.

И все равно — страшные картины. К примеру вот эта: семь тел с развороченными черепами, прямо посреди дороги. Некоторый опыт следопыта позволил Карлосу восстановить картину случившегося: убил их всех один человек, вот этот. Из вот этого самострела. Стрелял по очереди в головы шестерым, живых забрызгивало мозгами и кровью, но они просто стояли и ждали своей очереди. А самострел однозарядный, стрелку требовалось время, чтобы его взвести и пульку вставить. Самому себе стрелок стрелял в подбородок, крайне неудачно — наповал себя не убил, только челюсть оторвал. Умер не то от шока, не то от потери крови. Но своего добился — вон, мертвый валяется, все еще держит в руках самострел.

Что здесь такое произошло? Эпидемия безумия? Или эпидемия некоей болезни, смерть от которой слишком мучительна, чтобы ждать? В таком случае, надо отсюда сваливать, пока сам не заразился.

И ведь внезапно им всем сразу мысль о самоубийстве в голову пришла. В подвалах — запасы провизии, встречаются недостроенные дома, грядки с овощами зеленеют, на полях — стерня от собранного урожая. Совсем недавно все эти люди рассчитывали жить долго. А потом — случилось что-то страшное, они предпочли быструю смерть. Смертельная новость какая-то.

Надо сваливать, прямо скажем — пора, если Карлос не подцепит никакой заразы, то все равно рехнется от одного только запаха. Но как сваливать, если ничего не ясно? Если не выяснил даже приблизительно, что целый город, если не целый мир, довело до самоубийства?

И чутье подсказывает, что сматывать удочки рано, здесь еще есть, чего ловить. Информация о том, что же здесь было — крайне важна, опасно ее не добыть. Смертельно опасно.

Только непонятно, где искать. Газет здесь не печатали, неизвестно, откуда новости узнавали. Скорее всего — через глашатаев. И свежих надписей, которые были между «смертельной новостью» и всенародным самоубийством написаны, Карлосу не попадались. Давил брезгливость, заходил в дома, осматривался. Многие перед смертью открыли молитвенники, часто — на странице, где изображена женщина с цветком. Предсмертных записок не было, они, по логике, должны на поверхности лежать. Может, были здесь другие обычаи, может, было принято записки в специально отведенном месте оставлять, но чутье подсказывало, что путь тупиковый. И не только чутье, но и логика: не для кого записку писать, если все равно все умрут.

Да еще и в том доме, где местное начальство заседало, пожар случился, наверняка сгорели документы, где «смертельная новость» описана. Другие дома — не горели. Наверное, дело в том, что во всяких там муниципалитетах и горкомах много бумаг, есть чему гореть.

Имело смысл в других городах поискать, покрупнее, уж там-то должно найтись место, где «смертельная новость» записана жирным шрифтом. А как туда доберешься? Транспорта подходящего нет, пешочком придется. Хотя бы велосипед какой завалящий, хотя бы водный путь найти, быструю речку. Или верхом на ком-нибудь.

На речки надежды мало, путь к ближайшему крупному городу, если верить найденной в одном из домов карте, лежит в горы. До велосипедов местный народ еще не дорос, не говоря уже про автомобили. Рельсов Карлос не встречал, значит, паровозы с дрезинами отпадают.

Основное транспортное средство здесь было — собачьи упряжки. Здоровенные такие псины, с теленка ростом, запрягались в легкие повозки. Может и быстро бегали, но большинство своих собак хозяева попросту убили. Также, как детей. Распухшие собачьи трупы валяются на дорогах даже чаще, чем человеческие. Некоторые — все еще запряженные в повозки.