Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

У бывшего горняка Политаева, которого он назначил старшиной блока, он выведал, как шахтеры, ведя проходку, ориентируются под землей и какой крепеж идет на обшивку штолен и штреков.

Решившись на дерзкое, трудное и опасное дело, которое, возможно, продлится не один месяц, Лопухин думал о людях. Ведь не на час, не на день, а на длительное время им придется подчинить себя определенной цели. При этом не дрогнуть, не дать ни малейшего повода для подозрений.

Из ста двадцати двух человек, числившихся, согласно немецким штатам, в обслуживании блока, он выбрал на первых порах всего семерых. Это были известные своей неустрашимостью и твердостью люди. Они умели держать язык за зубами. Роман в них был уверен как в себе. И все же строго-настрого запретил своим доверенным вести между собой всякие разговоры о побеге. И собираться вместе больше двух не разрешал, чтобы случайно ни словом, ни видом, ни взглядом не выдать тайны. Сам же со всеми предосторожностями продолжал подготовку задуманного. В целях конспирации Роман так все обставлял, что одним было невдомек, что делают другие. Санитары, приходившие в раздаточную за бочками и прочей посудой, видели, как Федор с напарником очищали старые, закопченные кирпичи, вели кладку печи для сушки сухарей, но никто не знал, как они проделали отверстие в полу и как затем, подогнав и плотно закрыв лаз крышкой из прочных досок, в целях маскировки искусно обмазали крышку жидким цементом под цвет пола.

Раненный в бою подполковник Игнат Иванович Стасюк, скрывавшийся от лагерного гестапо под именем умершего рядового Комарова, определил, что подкоп длиной в сто метров нужно вести не по прямой линии через двор, где бродят ходячие раненые и больные, а взять от угла влево, к внутренней проволоке, и далее по широкой ничейной полосе, именуемой кухонным двором, где почти никого не бывает, вести к внешнему ограждению. Рассчитали, что подземная выработка с забоем, или лава, может быть не шире — семьдесят на семьдесят. Только в этом случае весь грунт, вынутый из подкопа, можно разместить в паропроводном коллекторе.

Сознавая, как невероятно тяжело голодным, немощным людям трудиться под землей, Лопухин думал, что неплохо бы им выкроить дополнительно сухарик и баланду. Ему было известно, что этажные старшины и врачи на свой страх и риск в рапортичках занижали число умерших. На них, как на живых, получали баланду и скудные пайки суррогатного хлеба. Этим обстоятельством нужно было воспользоваться и отдавать сэкономленные порции тем, кто будет занят на подземных работах.

Исподволь, под различными предлогами Лопухин освобождался от людей подозрительных. Он направлял их в корпуса выздоравливающих и так же осторожно, не вызывая подозрений, при содействии своих коллег переводил в свой блок наиболее верных людей. К тому же это были полезные для дела люди. Он назначал их санитарами. С этой целью он заменил прежнего, не внушавшего доверия эконома, назначив на его место хитрого и изворотливого, но преданного Женьку Макарова. Заменил и прежнего кладовщика, ведавшего «имуществом» умерших, назначив на его место скромного, серьезного Игната Лукина. Теперь Лукин, запершись в кладовой, из различного тряпья шил комбинезоны и разное обмундирование для работы под землей.

К первому мая подготовительные работы были закончены.

Кузенко бегло осмотрел два огромнейших зала с койками, где на тощих тюфяках или шинелях лежали и сидели истощенные голодом и болезнями военнопленные. Желая поскорее избавиться от резкого запаха хлорной извести, который еще не выветрился после утренней уборки, он вышел в коридор и проскользнул в раздаточную комнату. Здесь каждый день оставался суррогатный, смешанный с древесными опилками хлеб. Он полагался тем, кто вчера умер, но в списках лазарета пока числился живым. Теперь из этого хлеба сушили сухари. Трудно было ему обманывать немцев, которые вели всему строгий учет. Но и в это утро Кузенко опять-таки сумел обвести вокруг пальца настырного статистика, который кричал, грозился, требовал.

В раздаточной комнате находился этажный старшина Харитон, плотный осетин средних лет. Одно время он тоже собирался бежать. Об этом Павка узнал случайно.

— Что, намыливаешься? — напрямик спросил Кузенко.

— Откуда тебе известно?

— В стеклянной чарке всем видно, сколько налито, — уклончиво ответил Кузенко.

Задумался Харитон. Тяжелые предчувствия начали одолевать его, и он отказался от побега. И когда группа Клюквина — они уходили через окно уборной — напоролась на засаду, Харитон стал боготворить Павку. Он жизнью ему обязан. Не намекни он тогда ему, и…