Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Письмо Байрона к леди Каролине Лэм. Апрель 1812 г.

Если он не заходил к ней в течение дня, она посылала к нему одного из пажей, которыми была окружена. Иногда сама переодевалась пажом, чтобы отнести ему письмо: «Зрелище, достойное Фоблаза», — замечал Байрон, который приходил в ужас от этих эксцентричностей. Она подружилась с его камердинером Флетчером и писала ему письма, умоляя пустить её в комнату Байрона. Если она не получала приглашения на бал, где присутствовал Байрон, не стесняясь, дожидалась его на улице. «Наша маленькая приятельница Каро Вильям, — писала герцогиня Девонширская, — делает тысячи неосторожностей ради него и с ним. Но наконец-то Байрон снова уезжает на Наксос, и мужья могут спать спокойно. Я нимало не удивлюсь, если Каро Вильям отправится с ним, она так безрассудна и неосторожна».

Это наивное обожание, которое должно было бы тронуть Байрона, раздражало его, ему казалось, что оно делает его смешным, и, что было уже совсем странно, он проклинал любовь, объектом которой являлся. В его представлении кальвиниста, воспитанного на Библии, леди Каролина была «Прелюбодействующая Жена».

«Подобно Наполеону, я всегда чувствовал большое презрение к женщинам, — писал он, — и это мое мнение о них сложилось не наспех, а из моего рокового опыта. В моих произведениях, правда, есть тенденции превозносить этот пол; мое воображение всегда стремилось одарить женщину чертами прекрасного идеала, но это потому, что я, как художник или скульптор, изображаю их не такими, каковы они есть, но какими они должны быть. Они занимают у нас неестественное положение. Турки и все восточные народы поступают в этом отношении гораздо лучше нас. Они держат их под замком, и те чувствуют себя гораздо счастливее. Дайте женщине зеркало и несколько конфет, и она будет довольна».

Но Вильям Лэм не был турецким супругом. Дневник его становился меланхолическим:

«Что ужасно в браке, так это то, что нет никогда ни в чем никакой определенности. Мнение жены подымается и падает в зависимости от того, что говорит о её муже свет, и какое-нибудь самое банальное замечание решает судьбу. Брак ставит мужчину в положение обороняющегося в обществе, тогда как раньше он пользовался преимуществами нападающего».

Леди Бессбороу, теперь уже более осведомленная, огорчалась еще больше своего зятя. В юности у неё были бурные дни, и её связь с лордом Гренвилем прогремела в свое время. Но она никогда не доходила до того, чтобы переодеваться, как её дочка, кучером, чтобы иметь возможность застать врасплох своего любовника и следить за ним, или дожидаться его, стоя под дождем при разъезде с бала. Леди Бессбороу в отчаянии пригласила Хобхауза, чтобы посоветоваться с ним по поводу этой ужасной истории, позорящей обе семьи. Хобхауз всегда был готов «прочесть нотацию» своему другу, но каким образом Байрон мог положить этому конец? Байрону так же, как и леди Бессбороу, надоели выходки Каролины. Он не скрывал этого от леди Мельбурн, которая, будучи женщиной без предрассудков и опытным психологом, охотно обсуждала эту историю с любовником своей невестки. Он решительно предпочитал общество Тома Мура и Хобхауза обществу распущенной женщины.

У него были и более серьезные развлечения. Так, например, Аннабелла Милбенк видела его на религиозном докладе, «причем он весь как-то странно передергивался всякий раз, когда произносили слово «религия». Аннабелла задержалась в Лондоне, слушая курс лекций о плотности Земли. Байрон считал немножко курьезной эту любовь к науке у женщины и в разговорах на эту тему с леди Мельбурн окрестил мисс Милбенк «Принцессой Параллелограммов». Тем не менее он как-то невольно испытывал чувство нежного уважения к этой девушке, обладающей хорошенькой фигуркой и рассуждающей о плотности Земли.

Каролина, по просьбе мисс Милбенк, дала Байрону прочесть несколько стихотворений своей кузины. Он нашел их весьма замечательными. Она, конечно, необыкновенная девушка; кто бы подумал, что за этой внешностью тихони таится столько силы, такое многообразие мысли? И он добавил: «У меня нет ни малейшего желания поближе познакомиться с мисс Милбенк, она слишком хороша для падшего ангела и, разумеется, привлекала бы меня гораздо больше, будь она менее совершенна…» Слишком совершенна… Она прочла этот отзыв, так как письмо было написано для того, чтобы ей его показали, и записала его с чувством удовлетворенной скромности. У неё был только один недостаток — она знала, что совершенна. Единственная дочь, обожаемая своими родителями, в первый же год своего появления в свете получила предложение от пяти или шести молодых людей и считала себя неуязвимой. Великодушная и даже пылкая по натуре, она иногда производила впечатление расчетливой и холодной, потому что старалась подчинить все свои поступки разуму. Её суждения были решительны и строги. Уму превосходной математички, считавшей, что она все знает совершенно точно, поэтическая, поверхностная эрудиция Каролины Лэм представлялась лишенной всякой цены. Ребячливость кузины возмущала ее: «Ее новая поза байронической меланхолии лишает её очарования обычной глупости», и еще: «Каро Лэм готова бросить вызов мнению света, но у неё не хватает мужества отказаться от его внимания и удивления и спуститься с высоких, привлекающих все взоры вершин безумия на скромную тропинку разума». Она сама, конечно, следовала тропинкой разума.