Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

Вторая главная бумажка — характеристика с работы. Казалось бы — идиотская идея. Что в этой характеристике можно написать? «Имярек показал себя отъявленным негодяем и предателем, рекомендуем его к отъезду за рубеж»? Но разработчики системы хитро ставили свои капканы. Для получения характеристики отъезжант попадал под собрание трудового коллектива. Бывшие коллеги, многие из них снедаемые тайной завистью (мы тут остаемся, а ты, сволочь, в загранку намыливаешься?) устраивали потенциальному эмигранту полчаса унижений.

Помню, году в 1973-м или 1974-м в Америку, по воссоединению семей, уезжал Павел Леонидов. Он был успешным песенником, огребал какие-то баснословные по тем временам деньги в ВААПе (Всесоюзное агенство по авторским правам). Его, как положено, вызвали на собрание. Авторы — народ язвительный, остроумный.

— Павел Леонидович, — спросили его из зала, — зачем вы уезжаете заграницу?

— Я больной человек, — ответил Леонидов, — у меня проблема с почками. Скоро не смогу работать, а в Америке у меня дядя, он будет меня кормить.

— Можно спросить, сколько вы зарабатываете?

— Вот справка, — ответил Леонидов, — в ней написано: в среднем 1800 рублей в месяц.

В зале ненадолго воцарилось молчание, потом тот же голос спросил:

— А может, лучше дядю сюда?

Мы стояли с Павлом Леонидовичем летним вечером у подъезда дома в Москве, где он жил, незадолго до его эмиграции. Я был тогда еще «культурным патриотом» и старался нарисовать ему картину будущего, рассказывал, что русские эмигранты, которых мне довелось видеть в Европе, выглядят довольно жалко.

— Вам, успешному импресарио и автору, — убеждал я, — уезжать совершенно не нужно, вы даже не представляете, какие невидимые нити вы рвете, насколько это будет болезненно…

— Мне наплевать на себя, но сын! Сын вырастет в свободной стране, свободным человеком. А я как-нибудь проживу, я вывожу свою библиотеку, кое-какой антиквариат…

Я старался, не жалея красноречия, потому что понимал — какой перепад давления придется ему пережить. Павел Леонидов иногда появлялся в коридорах Росконцерта, овеянный ореолом значимости и успеха, артисты почтительно расступались перед ним, разве что красный ковер под ноги не стелили. Леонидов обладал огромными связами, хорошо знал всех ведущих советских артистов эстрады. В советской номенклатурной системе, незримо отделявшей партийных патрициев от остального демоса, была своя свобода, делавшая участников избранного круга свободнее каких-то рядовых американцев. В Москве Леонидов мог решить любой вопрос одним звонком по телефону. А в Нью-Йорке?

Понятно, что жителю США не надо звонить знакомому директору гастронома и доставать буженину в обмен на билеты в Большой театр. Все эти усилия и ухищрения там просто ненужны, но что делатьс ощущением собственной значимости, с авторитетом в глазах других?

Я вспомнил, как увидел однажды контр-адмирала, начальника Североморской базы, от одного имени которого трепетали матросы и офицеры. К тому времени он был на пенсии. И вот он шел по набережной Невы в легкой «бобочке» без рукавов под ручку с супругой. Шел, не торопясь, вольготно и беззаботно, наслаждаясь приобретенной свободой. Казалось бы — что лучше? Но радости на его лице я не увидел, а увидел, наоборот, скрытую тоску по арктическим ночам, по морским товарищам, по ощущению своей нужности и по привычной власти. Леонидов и был таким контр-адмиралом, добровольно срывавшим с себя погоны.

Остальное известно. Павел Леонидович прожил в США почти 10 лет, за это время написал три книжки, а также по старой администраторской привычке организовал американские гастроли Владимиру Высоцкому. Умер от инфаркта в 1984 году. Интересно бы узнать — каким получилась жизнь его сына «на свободе».

Свою характеристику с работы я добыл «малой кровью». Директор садов и парков принял меня в своем кабинете, посетовал на то, что я покидаю Отечество. Я ему объяснил в общих чертах, что в поисках постоянной работы наткнулся на некоторые трудности. Он понимающе покивал головой, поблагодарил за хорошую работу и регулярное выполнение плана работы Белого зала и выдал мне заготовленную по всем правилам характеристику с круглой печатью.

Из пушкинских садов и парков в государство Израиль ехали не шибко, все работники на деле осуществляли не удавшийся мне принцип «лишь бы до пенсии перебиться», поэтому мой поступок многие восприняли как некий романтический поворот Судьбы, как тему для пересуда: «А у нас из Белого зала руководитель за бугор свалил».