Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Впрочем, загадка этой любви легко разгадывалась: Борисов был идеальным мужем. Со своей женой он учился еще в школе и, кажется, никогда с ней не разлучался до той злосчастной поездки в Москву. Говоря о себе, Борисов как-то совершенно естественно использовал «мы», и не было ситуации, в которой он оказывался бы без жены либо просто без мыслей о ней.

В итоге неизвестно где, но было принято решение от Борисова поскорее избавиться. Сделали это каким-то образом между комиссиями, видимо, составив заключение задним числом.

Так Виктор Иванович Борисов, 1948 года рождения, стал единственным зэком Благовещенской СПБ, которого выпустили на волю всего через полтора года. Освобождение произошло стремительно. Утром его вещи принесли из тюремной каптерки, а уже после обеда Борисов вышел на свободу. Сразу через вахту — минуя обязательный срок принудки в обычной психбольнице. Говорили, что у вахты его встречала жена.

Случай был уникальным, однако далеко не таковыми были другие ситуации — когда зэковские вещи, замызганные по тюрьмам и этапам, оставались в каптерке СИЗО не востребованными никогда. Там, куда «выписывался» зэк, они ему были не нужны.

Совсем недавно, в позапрошлую баню, Шестое отделение замешкалось в предбаннике, пытаясь выбрать из кучи драных пижам что-то более-менее приличное и подходящее по размерам. Из-за промедления на выходе встретились с зэками Седьмого отделения — баня запаздывала, и зэков подгонял бывший дежурным врачом Прокопчук. Вопреки обыкновению — ибо обычно психиатры в бане не показывались — Прокопчук проявился сам и орал на зэков: «Быстрее! Быстрее!»

В Седьмом среди прочих сидели и туберкулезники. Они тянулись медленно, задыхаясь по пути. Ускоряя их ход, Прокопчук сам тянул за шиворот какого-то зэка — по виду лет за сорок, низенького и изможденного, плетущегося по стенке. Как ни странно, мужик, как будто извиняясь за неуклюжесть, улыбался встречным жалкой улыбкой.

Через пару часов зэки-банщики, выдававшие одежду, вернулись в отделение, и Вася Мовчан спокойно сообщил:

— А там мужик коня кинул…

— Кто? Как?..

Вася рассказал, что Седьмое отделение не успело толком раздеться, как тот самый мужичонка свалился с лавки. Изо рта пошла розовая пена. Прокопчук, видимо, решил, что это приступ эпилепсии, и оставил его в покое. Смерили пульс, вызвали медсестру, но когда медсестра появилась со шприцем, было уже поздно: зэк был мертв.

Про покойника никто не знал толком ничего, и смерть его забылась сразу, как только исчез гроб, который стоял на просушке у стены под лестницей нашего корпуса. Зэковские деревянные гробы красили крепким раствором марганцовки, отчего сначала они были красно-кирпичные, а потом приобретали грязно-бурый цвет.

Гробостроительством в СПБ занимался зэк Толя Комаров, сидевший уже восемь лет за жуткое преступление — в алкогольном психозе он убил жену и дочь. Убил чисто по «белочке», в остальном был совершенно нормальным и задержался в СПБ уже не по медицинским показаниям, а из-за своего профессионального недостатка — или достоинства, снова в зависимости от точки зрения. Комаров был хороший сапожник.

Формально его обязанностью было подшивать драные тапочки зэков и санитарские сапоги, на самом деле больше он занимался починкой обуви сотрудников — которую ему несли как врачи СПБ, так и медсестры и даже офицеры тюрьмы. За что расплачивались бутербродом с колбасой или домашним пирожком с капустой. В СПБ гулаговские традиции рабского труда «за кусок» тщательно соблюдались.

Как советовал Комарову в стиле черного юмора Егор Егорыч: «Ты им сделай разок два ботинка левыми — быстро выпишут. Иначе до пенсии из сапожников не выйдешь». Егорыч, как обычно, был прав, но Комаров чинил туфли на совесть — а психиатрам никак не хотелось расставаться с таким полезным умельцем.

Гробы Комаров кроил тоже аккуратно. Кроме зэковских, Комаров строгал гробы для сотрудников тюрьмы и ее ветеранов — но те конструкции уже обивал красным кумачом, добавляя еще какие-то золотые завитушки по краям.

Первую смерть в СПБ я увидел весной 1981 года, только перейдя в Шестое отделение. Из окна камеры хорошо просматривались подходы к СПБ, и дважды в неделю мы следили, когда привезут новеньких. Воскресенье было днем «западного» этапа с Читы, а четверг — «восточного» из Хабаровска. Как правило, кто-то обязательно появлялся — иногда один, иногда по три — четыре человека. В тот четверг тоже появились четверо. Двое тащили на носилках третьего, а четвертый нес за всех пожитки.