Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Единственным рациональным обитателем камеры № 11 был, пожалуй, молодой якут Ваня. Убив мать, Ваня порезал тело на куски, «законсервировал» маму на холоде, после чего долго питался ею в вареном виде. На вопрос следователя, зачем он это сделал, Ваня простодушно отвечал: «Кусать хоцется».

Когда зэков начинали выводить в туалет, это означало, что проветривание — как и представление — приближается к концу, кормушки скоро закроют. Однако оправку можно было считать самостоятельной частью шоу. К вечеру санитары уставали и зверели сверх всякой меры, матом и затрещинами они гоняли зэков по коридору: «Быстрей двигаемся, дураки! Быстро! Быстро!..»

— Паша, козел, за что бьешь?.. — гундосит полупарализованный пожилой зэк Петя Бобылев. Бобылева привезли в СПБ недвижимым, здесь он чуть отошел, но все еще плохо говорит и с трудом двигается по стене, таская за собой одну ногу. Однако Побережному все равно, он сильно толкает Бобылева, тот теряет равновесие — в этот момент Паша делает ему подсечку. Бобылев падает на пол, неуклюже выставив вперед негнушуюся ногу. «Козел противный, пидарас…» — гнусаво воет Бобылев и тут же получает за «пидараса» сапогом в грудь. Наконец, кто-то из сокамерников поднимает его и оттаскивает в камеру.

В Благовещенской СПБ били в любом отделении — кроме рабочих, — но в Первом отделении били чаще и сильнее, чем в остальных. Все санитары являлись осужденными уголовниками, и многие из них были обычными бакланами, севшими за драки и убийства.

Тот же Паша Побережный был осужден за деяние, почти копировавшее преступление Ивана Сальникова: он зарезал собутыльника по пьянке. Тем не менее Паша был офицер милиции, и его судили за «убийство при превышении пределов необходимой обороны». В итоге он получил только четыре года, которые отбывал, занимаясь избиением бесправных зэков в СПБ. Им он каждый день повторял: «Вас надо кормить раз в день и пиздить раз в неделю, чтобы помнили, суки, что натворили». Паша скромничал: кого-то он, действительно, бил раз в неделю, а кого-то — каждый день.

Мы спорили между собой, какая смена была самой худшей. «Украинская» Побережного, безусловно, лидировала в рейтинге, но с ней успешно соперничала и «кавказская» смена. Ее старшим был армянин Петросян, вместе с ним дежурили — и занимались избиениями — азербайджанец Азиз и грузин Гоги. Несмотря на вековую вражду двух народов, Азиз и Петросян отлично уживались — что еще раз доказывало, что у подлецов нет ни национальности, ни религии.

Азиз происходил из семьи чиновника в Баку, и она была достаточно состоятельна, чтобы отмазать его от армии. Однако он отправился туда по собственному желанию. На второй год службы Азиз стал сержантом и принялся «учить жизни» первогодок — салаг. В результате «учебы» один из солдат повесился, другой был тяжко искалечен. Азиза судили, приговорив, кажется, к пяти годам, — так он оказался в СПБ. Здесь он, конечно, стал отличным санитаром — если критерием качества брать количество избитых зэков.

Петросян же был простым крестьянином в Нагорном Карабахе. Чтобы заработать, уехал строителем в «дикую бригаду» — иначе, артель строителей — на Дальнем Востоке. Его бригада возводила фермы в колхозах — в советское время это была одна из сфер неубиваемого частного предпринимательства, и зарабатывали там хорошо. Однако Петросян был, видимо, еще и жаден: он сидел за то, что воровал краску, плитку и прочие стройматериалы, принадлежавшие заказчикам.

При всем несходстве бэкграундов в СПБ Петросян и Азиз как будто нашли друг друга. Правда, избивали они в ином стиле, чем «украинская» смена. Сашко и Побережный били каждого, попадавшегося под руку. В «кавказскую» смену было иначе: Петросян и Азиз выбирали кого-то одного и с самого начала смены занимались тем, что оскорбляли, толкали и всячески свою жертву провоцировали. В конце концов, она срывалась и начинала их материть, а то и замахивалась — по неписаному кодексу СПБ это уже было тяжкое преступление. Тогда Петросян честно шел к медсестре и докладывал, что у такого-то «состояние изменилось». Это были кодовые слова, в ответ на которые медсестра давала им карт-бланш — причем ни разу на моей памяти ни одна не удосужилась даже взглянуть на «пациента».

Нередко санитары действовали и по прямому приказу. Вечером, когда врачи расходились по домам, в Первом отделении наступал «час санитаров». В это время двое санитаров заходили то в одну, то в другую камеру и целенаправленно били заключенных.