Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Шахматных фигур не хватало из-за того, что однажды еще целый набор попал в камеру № 11 — самую строгую, — и к вечеру ее обитатели поглотали половину пешек. Можно сказать, камера № 11 была нашим единственным развлечением. Из-за того, что она была расположена точно напротив камеры № 4, в отделении нашу камеру даже прозвали «телевизионной».

Как раз после обеда наступало время проветривания, которое осуществлялось довольно садистским способом. В коридоре настежь распахивалось окно, во всех дверях открывались с хлопаньем кормушки. Холодный ветер сифонил по камерам, окончательно морозя наши и без того заиндевелые конечности.

В других камерах зэки искали спасения под одеялами, но мы только кутались в них — как андские индейцы в пончо — и садились у кормушки, наблюдая за происходящим в камере № 11.

Камера № 11 была расположена через коридор — и через дыру в пространстве и во времени. Она соотносилась с нами примерно так же, как деревня каннибалов, съевших Кука, с Беверли-Хиллз. Это была камера для наиболее опасных и агрессивных, для самых больных и абсолютно невменяемых. Родись Норман Бэйтс в Сибири, он сидел бы как раз в камере № 11. Попади туда невинная девственница — плодом изнасилования мог бы стать только Фредди Крюгер.

Там постоянно находились человек двадцать — состав менялся, но поведение его оставалось на редкость стабильным. Все сидели за жестокие и бессмысленные преступления, хотя о некоторых из них никто точно ничего не знал, ибо эти люди просто не умели говорить.

Один из таких «бессловесных» отвечал за музыкальную часть циркового шоу «Камера № 11». Кличкой его было Дед-Гармонист. Он долго выжидал, когда можно будет наскочить на решетчатую дверь, после чего устраивал представление. Долго готовился к выступлению: приглаживал наголо стриженную голову, стряхивал пыль с грязнющей пижамы, крутил пальцами там, где на штанах пижамы предполагался гульфик.

Затем начинал мелко трястись и широко размахивал руками, набирая воздух в меха несуществующей гармони, — после чего замирал. Выдержав артистическую паузу, начинал сдвигать и раздвигать меха, заканчивая каждое движение резким ступором. Так что, играй Дед на гармони, музыка должна бы звучать очень печально — и вполне модернистски.

По виду Дед был совершенно безобиден — но говорили, что сидел за то, что убил собственную дочь, а малолетнюю внучку изнасиловал и тоже убил.

В ходе выступления Дед ненароком обязательно задевал кого-либо из бродящих в тесном проходе между койками и неизбежно получал подзатыльники. В конце концов, зэки с матом загоняли его на место.

Тогда место Гармониста занимал актер оригинального жанра по кличке Шланг. Он действительно вечно висел шлангом на решетке. Через нее он клянчил закурить у всех, появлявшихся в коридоре, — включая медсестер, врачей и даже самого Царенко. Никто на эти богохульные просьбы не реагировал — даже санитары догадались, что бить Шланга бесполезно.

Однако свою кличку Шланг заработал не этим. Раз в три дня на смене появлялась дежурная медсестра по кличке Свиноматка. Это была толстая, наглая тетка с внешностью продавщицы пивного ларька, ходившая в зеленом эмвэдэшном бушлате на белый халат. При ее появлении Шланг расцветал. Это была его любовь и, возможно, даже взаимная.

— Дай закурить, ну, дай закурить, — гундосил он.

— Дам, если покажешь, — игриво отвечала Свиноматка.

Как и для всякого джентльмена, для Шланга желание женщины было закон. Он тут же спускал штаны, и оттуда вываливалось нечто длиною чуть ли не до колена. Довольная Свиноматка вытаскивала из кармана сигарету и даже давала прикурить. Шланг быстро бежал в дальний угол камеры, но редкому зэку удавалось долететь до середины камеры № 11 с бычком в зубах — его кто-нибудь обязательно перехватывал и валил на пол. В борьбе за сигарету оба бились, пытались выдавить друг другу глаза — тут появлялись санитары. Обоих участников боев без правил привязывали и самих били, а вскоре в камере появлялась та же Свиноматка со шприцами с аминазином.

Особо тщательно за Шлангом охотился зэк по прозвищу Маршал. Кличка приклеилась к этому щуплому блондину с низким лбом из-за его гебефренического бреда. Маршал воображал себя военным и отдавал честь всем проходящим по коридору, и даже салютовал на обходах Царенко. Когда камеру № 11 выводили в туалет, то Маршал пытался вышагивать строевым шагом — насколько это позволяли мегадозы галоперидола, которые он получал. Сидя еще в лагере, Маршал познакомился по переписке с женщиной, после освобождения приехал к ней жить. Потом ни с того ни с сего убил сожительницу и поджег дом — к счастью, хоть подростку-пасынку удалось сбежать.