Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Я поехал в другой город знакомиться с Николаем Александровичем Троицким (год рождения 1903) после того, как узнал: этот крестьянский сын, архитектор по образованию, сидевший в советских тюрьмах и немецких лагерях, ближайший сотрудник генерала Власова и страстный противник большевизма недавно отправил свой накопленный за многие годы архив в Москву. Тамошние специалисты оценили эти бумаги, как чрезвычайно ценное собрание материалов, открывающих судьбу семи миллионов россиян, захваченных немцами в годы Второй мировой войны, а также неизвестные доселе подробности о так называемой "второй”, послевоенной эмиграции. Архив Троицкого охотно и даже за хорошие деньги соглашались приобрести американские университеты. Он же в качестве своего духовного наследника избрал Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ), учреждение, где десятилетиями в строжайшей тайне и недосягаемости хранилась под надзором КГБ правда о реальной истории страны. Почему?

Таких "почему" за три дня, пока мы беседовали с Николаем Александровичем в городке Вестал (штат Нью-Йорк), накопилось множество. Постепенно судьба отправленного в Москву архива отступила на второй план. Возник значительно более серьёзный вопрос: как этому рослому, почти двухметровому, не согнувшемуся в свои 93 года русскому мужчине удалось выжить после всех передряг, выпавших на его долю.

Троицкий слеп. Зрение потерял ещё лет 12 назад. Но с памятью всё в порядке: помнит сотни фактов, цитат, эпизодов шестидесяти — и семидесятилетней давности. А главное, запомнил во всех деталях те наиболее резкие повороты судьбы, которые вроде бы должны были погубить его, но закончились спасением. Детство прошло в семье деревенского дьякона под Симбирском. Шестеро детей. Бедность. Как и другие мужики, семья дьякона пахала свой земельный надел, сеяла, убирала. Николай дважды в детстве и юности чуть не умер от голода. Тем не менее среднее образование получил, а затем и политехникум одолел. Чтобы прорваться к высшему образованию при большевиках сыну дьякона пришлось сменить фамилию. Троицким (от слова "Троица") советскому студенту быть не подобало. Менять фамилию в течение жизни пришлось четыре раза, иначе бы не спастись. Он не упрямился, менял.

Троицкий не скрывает и другую особенность своего характера: он всегда, особенно в советскую пору, умел заводить доверительные отношения с людьми, занимающими высокое положение. Это, несомненно, продвигало его карьеру. Высокопоставленный советский чиновник, друг наркома просвещения Бубнова и сестра поэта Маяковского продвинули его, в частности, на должность Учёного секретаря Московского архитектурного общества, а потом сделали заместителем Учёного секретаря Академии архитектуры. На должностях такого рода приходилось исполнять, как он сам выражается, "чёрную работу", чёрную — в смысле нечистую. Сталин в эту пору — начало тридцатых — начал активно душить независимость творческой интеллигенции. Литераторов загнали в единый и неделимый Союз писателей, то же самое сделали с художниками и архитекторами. Со своей почтенной должности молодой Троицкий подавал команды, которые, в частности, лишали российских архитекторов права за независимость при созидании театральных зданий. Все театры должны были быть отныне многоместны, предельно скромны, дёшевы и пригодны для проведения политических массовых акций. "Я признаю, всё то, что я делал в те годы, оборачивалось гонениями на отечественную архитектуру, на театр, на искусство России, — признаётся мой собеседник. — Я этого не осознавал. Из меня сделали исполнителя всего того, что хотела большевистская власть".

Массовые аресты конца тридцатых не обошли и скромного "исполнителя". В Пятом особом отделе ГПУ его били плетью. После удара по голове мраморным пресс-папье он потерял сознание. На одном из допросов ему плеснули в лицо чернила. Пришёл в камеру, все начали смеяться. Кто-то вспомнил строку из Вертинского: "Лиловый негр вам подаёт пальто". Николай Александрович утверждает, что все эти издевательства и побои его не озлобили. "Во мне сказывалась материнская, крестьянская кровь (дед и бабка были ещё крепостными): "Ну что ж, пороли, били и что с того?" В какой-то момент он даже нашёл у поровшего его плетью русского парня какие-то привлекательные черты. "Бедняга, его совратили." Спасла Троицкого по существу случайность: Сталин сменил наркома Ежова на Берию. Кровопийца номер два предпринял для начала "малую реабилитацию", выпустил из тюрем и лагерей, где томились сотни тысяч ни в чём неповинных, пару тысяч человек. Троицкий оказался в их числе. Выйдя на свободу, молодой архитектор получил ещё один удар: испугавшись ареста, жена предала мужа, развелась с ним.