Олег Табаков - Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2

Дело даже не в том, что Антонио Сальери – роль, которую я играл дольше всех. А в моем глубоком знании этого человеческого типа. Сальери пытается уравнять себя с гением на абсолютно законных основаниях, сеющих некое равенство и братство среди людей, серьезно занимающихся служением великой музыке. Одна из реплик Сальери – «Нет богохульства, на которое не пошел бы человек, ведущий такую борьбу, как я».

Это вовсе не означает, что пьеса Петера Шаффера – непостижимо глубокий драматургический материал, на освоение которого требуется бездна времени, – нет, ерунда. Все то, о чем я рассказываю, я знал с самого начала, когда только начал репетировать. Но за те четверть века, что я играл Сальери, роль мне нисколько не наскучила, потому что за истекший отчетный период, как говорилось раньше на партийных и комсомольских собраниях, душевные свойства некоторых хорошо знакомых мне людей в этом отношении не улучшились. Скорее, наоборот. И встречи с этими человеческими свойствами в окружающем меня мире никак не сделались реже. Это и есть та питательная среда, из которой я черпаю энергию для моего, в сущности, простого рассказа, но убедительного и современного до того, что с годами я вижу рост круга зрителей, разделяющих философию Сальери – «А что, мы все должны для гения, что ль, жить?»

За годы, что я играл Сальери, сменились не только четыре генеральных секретаря в стране, которая называлась Советским Союзом, но и полностью поменялась социальная формация. Советский Союз растворился в пыльном мареве истории, а зрительская реакция на трагедию Моцарта и Сальери оставалась на редкость живой и стабильной. Когда я шел играть Сальери, я испытывал определенный душевный подъем, ибо знал, что этим вечером мы со зрителями будем говорить не о пустом…

Чувственная и эффектная постановка Марка Розовского, чудесные декорации Аллы Коженковой, кружевные воротники, красивые камзолы только усугубляли эффект от этой вальпургиевой ночи человеческих душевных нечистот, от пакостей, которые мой герой устраивал своему жизненному и художественному конкуренту. Впечатление от спектакля особенно усилилось, когда мне удалось с помощью режиссера Игоря Власова ввести на роль Моцарта моего ученика Сергея Безрукова. И как всегда бывает в таких случаях, появился некий двойной смысл происходящего на сцене.

В «Семнадцати мгновениях весны» есть реплика – «Мюллер вечен, как вечен сыск». Так же вечен и Антонио Сальери.

Целый период моей жизни – период увлеченного занятия профессией актера кино – связан с Романом Балаяном. Фильм «Каштанка», в создании которого принимал участие мой друг, воистину великий русский театральный художник Давид Боровский, фильмы «Бирюк», «Полеты во сне и наяву» являются настоящими кинематографическими свершениями Балаяна.

Ленивость южного человека, помноженная на точное интуитивное знание того, что должно быть сделано людьми на съемочной площадке и какую часть происходящего с ними ему необходимо зафиксировать на пленку, и есть, наверное, особенность кинематографического таланта, присущего Роману Балаяну. Я говорю о тех фильмах, где принимал участие, независимо от того, какого размера была моя роль и насколько удачной она оказалась.

Приглашая меня в картину «Ширли-мырли», Володя Меньшов объяснял, что главная роль, точнее четыре главные роли, написаны специально для меня. Мы неоднократно читали сценарий, причем каждый раз читка вызывала у меня приступы радостного смеха – случай беспрецедентный. Но как ни увлекательна была задача, я с каждым разом все больше понимал, что эту роль мне играть нельзя в силу моего возраста. Одно дело, если герою «Ширли-мырли» до сорока лет, и совершенно другое, если ему сильно за пятьдесят. Примерно в том же положении я оказался, когда Володя Машков хотел поставить со мной пьесу Николая Эрдмана «Самоубийца». По всем внешним признакам я мог сделать это, и, возможно, дело приняло бы успешный оборот. Но у меня есть безошибочное внутреннее ощущение, что в сегодняшнем театре нельзя выступать подобно великому трагику-итальянцу, игравшему Ромео в семьдесят лет, потому что это неудобоваримо для нынешнего человека.

При всей сладости, которую мне сулили эти роли, по моим эстетическим взглядам мне было невозможно принимать в этом участия. Именно потому, что я всерьез отношусь к Володе Меньшову и к материалу, который он мне предлагал.