Алексей Баталов - Сундук артиста

В фойе гостиницы нас уже ждал проводник по Венеции Владимир Григорьевич. Мы – барышни – вышли в шляпах и темных очках, все решили пройти к Дворцу дожей другой дорогой, чему я была безмерно рада

Бирюзово-зеленое море бликовало под солнцем, накатывая на ржаво-темный берег бесшумными волнами. В шести шагах позади меня тянулась каменная стена частного поместья, чуть выше аршина в высоту. Через него нависали цветущие ветви магнолий и мандаринов. Красиво так, что невозможно отвести взгляд. Но Владимир Григорьевич обратил наше внимание на медную дощечку, прикрепленную шурупами к стене. Не прочла, а увидела сутулую фигуру в зеленовато-сером плаще, бежево-серой фетровой шляпе и со слишком длинными руками… Иосиф Бродский. Набережная, по которой гулял некогда юный друг Ахматовой, тоже побывавшей в этом городе. Отец, да и матушка не говорили, что Ахматова была в Венеции. Мы переходили небольшой мостик, покрытый резиновым настилом, чтобы могли проехать люди в креслах, и передо мной возникли два образа, изящные… со спины я узнала их – верных подруг: бабушка Нина и Анна Андреевна.

Водный трамвайчик вез нас по Большому каналу. Нам удалось пробраться на палубу. Я словно скользила над водой. Возле меня свободных мест не было. Мои спутники расположились в пяти шагах позади меня. Приглушенный гул двигателей, шум улицы создавали вокруг меня тишину и одиночество. Усадьбы с изящными витражами, великолепные дворцы с картинами-мозаиками, парящие соборы с невесомыми фигурами – мне будто о каждой детали рассказывал отец… я слышала его чуть хрипловатый голос, ощущала его объятье, различала интонации, он так вкрадчиво разговаривал только с нами… И тогда мне раскрылась ценность и неповторимость каждого дома, каждого портика, каждого наличника, каждой капители.

По извилистым, переплетающимся улочкам, продираясь иной раз сквозь толпу, мы вышли на площадь Св. Марка, пристань была впереди, на просторной площади, между Дворцом дожей и библиотекой, построенной в стиле классицизма, из белого камня. Между ними на могучих, гранитных столбах-пьедесталах красовались покровители города – святой Теодор и златокрылый лев. У меня перехватывало дух, потому что вся площадь словно взлетала над морем.

Как мною выше было замечено, на площади нет фонарей, только возле Дворца дожей несколько чугунных, и на каждом по пять светильников на закругленных кронштейнах. Но меня изумило их остекление – сочно-розовый кварц.

Пройдя собор, я взглянула на его боковую сторону-торец и ахнула. Вся стена с балконами, с арками, с капителями, с наличниками – все было вырезано из мрамора, из белого мрамора. Возникло впечатление, что это совершенно другой храм. Он казался невесомым. Барельефы, горельефы будто процарапанные картинки. Дворец дожей соединяется с ним широким тамбуром – небольшой галереей. Она тоже из белого камня, будто кружево из мрамора. Над входом тоже коленопреклоненный Марк в хитоне, перед ним крылатый лев величественно придерживает раскрытое Евангелие. По стенкам, как полуколонны, в пять ярусов, один над другим, святые. Шагов за сто это все воспринимается как мраморная скань… Смотришь и почти не веришь. И охватывает оторопь, взирая на это диво.

Мы подошли к дворцу и продвигались вдоль мраморной балюстрады. Путники мои о чем-то разговаривали, а я рассматривала аркаду. Угловые колонны балюстрады как бы служат основанием для горельефа. Балюстрада тянется по двум сторонам дворца. Округлые арки с мощными колоннами. Неожиданно было видеть мраморные лавки, прикрепленные к стенам дворца. Для кого – непонятно. В решетчатых больших окнах невозможно было ничего рассмотреть. Округлый свод песочного тона отражал звуки. Дюжины сводов опирались на мощные колонны коринфского стиля: по фризу идет резьба – герои легенд, и все высечено вручную, долотом, зубилом, резцом. Оба фриза тянутся по обеим сторонам дворца. Венецианцы приглашали лучших зодчих, которые не могли отказаться от щедрого вознаграждения. Среди горожан были и зодчие, и каменотесы, и ремесленники, бежавшие не только от нищеты. Разбогатевшие на торговле рыбой, всевозможными пряностями и снедью. Кованые двустворчатые ворота были распахнуты. Темно-коричневый металл был шероховат. Стены выложены большим булыжником. Незыблемость, неприступность и легкость. Это все пленяло.

Мы шли среди людей из разных стран. Невольно привлекали мое внимание путешественники из Азии тем, что они ходили в мешковатой одежде, песочного цвета. По бесформенному облику они напоминали снежную бабу. Они с жадностью все разглядывали. Радостно екнуло сердце, когда я рассматривала полуколонны в простенках, массивные каменные лавки, прикрепленные к стенам дворца, ибо воображение создало живую картинку… Горожане – знать, мещане, зодчие, купцы, мореплаватели, послы в старинных платьях, атласе, бархате, в дорогом сукне – сидят, ерзают на этих лавках. Большие решетчатые ворота раскрыты, два стражника, но никто не ломится. Прошло 806 лет с того года, как зодчий Филиппо Календарио получил согласие на возведение дворца. В летописях засвидетельствовано, что дворец дважды горел, восстанавливался, жизнь продолжалась. Последний огненный Горыныч опалил его в средине XVI века. Никто рушить четырехэтажный дворец не стал. Его обновили внутри и снаружи, облачив в кирпич и штукатурку, отшлифованную под розовый, серый и молочный мрамор. Какую мудрость нужно иметь и какого мастерства нужно достичь, чтобы простой песок, глину, гипс – штукатурку превратить в великолепный мрамор! Мне сложно назвать эту обитель крепостью, ибо она будто бы парит над землей; два яруса колонн с округлыми арками поддерживают его с двух сторон. Балюстрада нижнего этажа более мощная. Фриз – венец колонн – украшен горельефом – выпуклой резьбой, героями мифов. Ствол колонн казался закопченным, словно его лизали языки пламени, может, пламя факелов. На верхнем этаже были тюремные камеры. Где-то имелся отдельный вход и лестница, ведущая на тот этаж, но во дворе никаких лестниц, ведущих на верхний этаж, не было. Быть может, лестница шла с черного хода, но об этом провожатый нам не сказал.