Жан-Жак Фельштейн - В оркестре Аушвица

Женщины теряют силы. Им все труднее поддерживать друг друга. Подхватившая дизентерию Анита оказалась в санитарном бараке, ее желудок не удерживал пищу. Подруги навещали ее, приносили добытые за день кусочки картошки из супа: больной требовалась твердая пища, иначе смерти было не миновать.

Ты ведь именно там подхватила тиф, да, мамочка? Безутешность этого места взяла верх над твоей сопротивляемостью и тщательным соблюдением личной гигиены, или все дело в том, что Дора осталась в Биркенау и исчез смысл держаться? Группа, в которой ты играла определенную роль, распалась, и атмосфера конца света смела последние защитные барьеры.

Лили отчаянно молит сестру раздобыть еды, любой твердой пищи вместо прозрачного, как вода, супа.

Иветт приходит в голову совершенно безумная идея, и она заступает дорогу Ирме Грезе, когда та приходит с обычным обходом. Реагирует эсэсовка традиционно — дает оплеуху и приказывает вернуться в барак. В Бельзене, как повсюду в зашатавшейся империи Гитлера, никому не позволено считать ворон!

Иветт идет к сестре и рассказывает о случившемся. Энергичная Лили мгновенно находит выход из, казалось бы, катастрофической ситуации…

— Вернись и сделай все, чтобы она тебя узнала. Ты была одной из ее любимиц в оркестре. Ирма обожала аккордеон, должно получиться.

Уверенная, что на этот раз Грезе ее убьет, Иветт готова рискнуть жизнью ради жизни Лили. В последнюю секунду, перед тем как спустить овчарку, немка узнает ее: «Да ты же аккордеонистка из Биркенау! Как поживает твоя толстуха сестра?»

Иветт объясняет и начинает умолять Ирму поставить ее на такую работу, где она сможет получать немного еды для Лили.

— Ладно. Идем, пристрою тебя на кухню, авось сумеешь чем-нибудь разжиться…

Иветт приходится целый день ворочать сорокалитровые чаны с супом для целого барака. Суп «тощий» (и это еще мягко сказано!), а чан тяжеленный, Иветт находится в тепле и безопасности, но справляется с трудом и вечером признается сестре, что не выдержит.

Чудовищно эгоистичная — или фантастически прозорливая? — Лили велит ей снова найти Грезе и попросить работу полегче. Против всех ожиданий, Ирма, позабавленная дерзостью девчонки (а может, искренне желающая помочь, кто знает?), второй раз ведет Иветт на кухню и ставит ее на уборку барака. Девушке придется мыть полы, убирать постели, а если понадобится — выносить на улицу тела умерших за ночь узниц…

Иветт добивается поставленной цели — Лили будет жить. На свою беду сама она находит на шкафу с утварью кусок испорченного сыра, съедает его и едва не умирает от отравления за несколько дней до прихода англичан.

Лили, спасенная, но почти лишившаяся сил, тащит бредящую сестру в госпиталь, кипя от возмущения на жестокую судьбу. Малышка умрет после Освобождения!

Она по наитию смешивает чудовищную микстуру из древесного угля и молотого кофе, полученного от англичан, и силой заставляет сестру выпить, одновременно огрызаясь на тех, кто пытается ей помешать. «Вы убьете сестру!» — «Если она сейчас же не откроет рот, ее убью я!»

Иветт и теперь, пятьдесят лет спустя, не может с уверенностью сказать, что ее спасло — божественное вмешательство, гомерический гнев сестры, «запретившей ей умирать», или собственное страстное желание выкарабкаться любой ценой. Будем считать, что чудо совершила микстура.

Парадоксально, но факт: болезнь уберегла Иветт от того, что убило тысячи узников после бегства нацистов и прихода освободителей: изношенные организмы не переварили слишком обильную и разнообразную пищу свободных людей.

Иветт очень гордится своей семьей. Я встретился с ее дочерью и внуком. Худенькая брюнетка Пегги, очень похожая на мать в молодости, если верить фотографиям, очень хотела со мной познакомиться. Иветт уверена, что трехлетний Шон станет большим музыкантом, он уже сейчас выказывает предрасположенность к ритму и музыке. Давид, сын Иветт, сейчас на гастролях в Японии, он альтист в симфоническом оркестре. Сын Лили — виолончелист. Музыкантская династия… Прабабушка Шона, маленькая еврейка из Салоник, обожавшая музыку, была бы довольна своими потомками.

В тысячелетнюю еврейскую общину Салоник прибыл новый раввин. Ашкеназ , возможно, даже немец. Он резко выделяется на фоне членов сефардской общины. Одним из первых его «деяний» стало исполнение приказа нацистов, два года назад занявших город после итальянцев: он предоставил в комендатуру список фамилий всех единоверцев. Те сочли его поступок верхом идиотизма.