Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Конечно, мы с Инной все обустроили по-своему, не соблюдая никаких китайских правил, продолжая вызывать удивление у окружающих. В Китае новорожденных в зимнее время года постоянно держат в помещении, чтобы не застудить. А мы выставляли колясочку с младенцем на свежий воздух (укутав как следует, естественно), и он засыпал в ней под мягкими лучами зимнего полуденного солнца. Проходящие мимо нашего дворика соседи, не веря глазам, встревоженно заглядывали под одеялко и принимались барабанить в дверь:

– У вас ребенок во дворе!

Забыли, мол, младенца бабушка с мамашей!

Пребывание в Юньчэне начинало тяготить меня. «Неужели я так и окончу свой век в этой глуши?!»

По газетам и телевидению ничего нельзя было понять, но Инна каждый раз привозила свежие новости из столицы. В это время пекинское «сарафанное радио» работало в полную силу, причем информация о том, что делается на самом верху, была не только колоритной в деталях, но и вполне достоверной (как выяснилось позднее). С начала 1976 года чувствовалось, что народ устал от революционных лозунгов и политических кампаний борьбы. Цзян Цин с ее присными никто не симпатизировал, а Мао Цзэдун дряхлел на глазах. Это было видно даже на моем крошечном мутном телеэкранчике. Мы с Инной обсуждали ситуацию, выходя на прогулку по саду, и даже там выражались эвфемизмами (мало ли что!): что будет, «когда эти глаза закроются». Может ли нам стать хуже? Конечно, если Цзян Цин придет к власти. А насколько возможен ее приход? И не вспыхнет ли в этом случае гражданская война?

От Инны я знала, что моя подруга Аня смогла выбраться из ссылки. Застав мужа тяжело больным, она заявила, что из Пекина не уедет. Ее не тронули. Очевидно, режим слабел и уже не мог совладать со всем.

9 сентября 1976 года умер Мао Цзэдун, а менее чем через месяц произошел крутой переворот – так называемую «Банду четырех» во главе с Цзян Цин сместили и арестовали, к власти пришли другие люди, более умеренного толка. Медленно, преодолевая сопротивление «леваков», стали проявляться изменения в политике.

Летом 1978 года неожиданно объявился сын Ли Лисаня Жэньцзюнь. Никого не спрашивая, приехал ко мне в Юньчэнь. Мы не виделись лет двадцать. За эти годы он тоже хлебнул сполна. В начале 60-х годов его под благовидным предлогом перевели на гражданку (после окончания института он в чине военного офицера преподавал русский язык в военно-морском училище), но реальной причиной были сгущавшиеся вокруг меня и Ли Лисаня подозрения в «шпионстве». «Культурную революцию» Жэньцзюнь встретил школьным учителем в захолустном городке провинции Хунань. Он всегда был быстр на слова и на действия, как и отец, и очень скоро попал в тюрьму, где ему припомнили и происхождение, и участие в гоминьдановской молодежной организации, и «шпионские связи». Набрался такой «букет», что ему вынесли смертный приговор, и он уже ожидал его исполнения. К счастью, даже во времена «культурной революции» «тройки» в Китае не применялись, приговор был отправлен в высшие инстанции на утверждение, а там «расстрельный список» урезали, и Жэньцзюнь остался в живых.

Забыв о своем былом нерасположении, я искренне радовалась его приезду. Постарев, Жэньцзюнь стал еще больше походить на отца. Крупный рот, хунаньский акцент, манера держать сигарету в тонких пальцах – все это так напоминало мне Ли Лисаня!

Жэньцзюнь, как и Инна, был уверен в том, что мое пребывание в Юньчэне скоро должно подойти к концу. И они не ошиблись.

Холодным декабрьским вечером 1978 года, уложив Павлика, я сама тоже улеглась пораньше – что еще делать в еле-еле отапливаемой комнате при свете тусклой лампочки? И вдруг стук в окно: – Откройте!

Еще не разобравшись спросонья, кто это, я накинула на себя одежку и, встревоженная, вышла во двор. Едва отперла калитку, как большая темная фигура шагнула внутрь. Раздался возбужденный голос: – В Пекин! Поехали!

Только сейчас я разобралась: это же Лю Хэчжун, муж Инны! А где сама Инна? Выяснилось, что получено разрешение на мое возвращение в Пекин, и Инна вместе с представительницей нашего института находятся в Тайюане, главном городе провинции Шаньси, где в провинциальном комитете партии занимаются оформлением моего выезда с места поселения.

События получили толчок благодаря недавно состоявшемуся пленуму ЦК КПК, на котором одержали победу сторонники Дэн Сяопина. Было принято решение о передаче на пересмотр всех дел, которыми занимались так называемые Канцелярии по спецделам, созданные в период «культурной революции». Теперь судьбы ошельмованных «предателей» и «шпионов» переходили в руки орготдела ЦК, а им заведовал бывший комсомольский вожак Ху Яобан, любимец Дэн Сяопина, сам жестоко пострадавший от хунвейбинов. Слух об этом переломе моментально распространился по всему Пекину. Друзья советовали Инне не ждать, а обратиться для ускорения дела непосредственно к Ху Яобану, сын которого со школьных лет дружил с сыном Эми Сяо Виктором. Витя повез Инну к Ху с прошением. Самого хозяина в тот вечер дома не было, но дети обещали все передать.