— А бабка ваша набитая дура, — сказал Смиотанко.
— Да, глуповата, — согласился я.
Разговор продолжали в том же духе. Я либеральничал и был доволен собою, не подозревая, что мое либеральничанье не идет дальше глупого злословия. Антоша не проронил ни одного слова.
— В какие часы принимает графиня? — спросил я развязно.
— А на что вам?
— Хотел бы ей представиться вместе с братом.
— По делу или так?
— Просто из вежливости.
— Без дела она вас не примет. Она старуха, и дочь ее, княгиня, тоже старуха. Какая вы им компания? О чем вы с ней говорить будете?
Мое самолюбие было уязвлено.
— Надеюсь, что я, как ученик пятого класса, нашел бы о чем поговорить с графиней, — с достоинством ответил я.
— О чем? Об латыни да об арифметике? — усмехнулся Смиотанко. — Не годитесь. Я бывший офицер — и то очень редко удостаиваюсь милостивой беседы с ее сиятельством, а вы что? Безусый мальчишка, сын какого-то бакалейщика и больше ничего. Нет, не годитесь.
Мне стало неловко. Какой-то неведомый старик писарь унижал мой авторитет перед братом. А я еще так недавно и так уверенно говорил Антоше, что непременно познакомлюсь с графиней… Я поспешил переменить разговор.
— Скоро нас отправят к дедушке? — спросил я.
— А это, господа, не от меня зависит, — ответил Смиотанко. — Про то знает управляющий Иван Петрович. Он скоро должен приехать. К нему и обратитесь. Только имейте в виду, что он с вашим дедушкой в контрах… Слышал я, будто сегодня отправляют в Княжую оказию с мукою. Если сумеете примазаться к ней, то и поедете.
— А другого способа нет? — спросил я.
— Для вас отрывать от работы лошадь и человека не станут. Пора горячая. А вот и Иван Петрович приехал.
На улице продребезжали беговые дрожки, и через две минуты в комнату вошел приземистый старичок с бритым, умным и благодушным лицом, одетый по-городскому. Он был в пыли. Войдя, он снял картуз, смахнул с него платком пыль, похлопал себя тем же платком по плечам и по брюкам и, не замечая нас, обратился к Смиотанке:
— Переписали ведомость, Станислав Казимирович?
— Нет еще, — ответил Смиотанко с легким смущением.
— Ах, Боже мой! Что же это вы? — с неудовольствием воскликнул Иван Петрович. — Ее сиятельство давно уже дожидаются ведомости и уже два раза спрашивали… Так нельзя… Ее сиятельство могут прогневаться.
— Сегодня перепишу… А вот гости…
Смиотанко указал на нас. Иван Петрович обернулся в нашу сторону, прищурился и спросил:
— Кто такие?
— Егора Михайловича внуки.
Я поспешил отрекомендоваться.
— A-а, очень приятно, очень приятно, — благодушно засуетился управляющий. — Ваш дедушка прекрасный человек. Я их очень уважаю.
— Иван Петрович, бросьте политику. Скажите прямо, что он подлец и что вы терпеть его не можете, — вмешался Смиотанко.
— Идите, Станислав Казимирович, переписывайте ведомость, — строго сказал Иван Петрович. — Вы беспокойный человек… А вы, молодые люди, не слушайте. Это у него такая привычка. Оно, положим, правда, что вашего дедушку отсюда, из Крепкой, сместили и перевели в Княжую, а меня ее сиятельство посадили на их место, но ведь это не наше дело, а графское. Нет, Егор Михайлович прекрасный человек. И Ефросинью Емельяновну я тоже уважаю. А ежели они на меня сердятся, так Бог с ними.
Не желая вмешиваться в деревенскую «политику», я заговорил об оказии в Княжую.
— Есть, есть, — заторопился Иван Петрович. — Из Княжой Егор Михайлович за мукой для косарей подводу прислали. Теперь уже нагружают. Через четверть часа и поедете. Кланяйтесь от меня почтенному Егору Михайловичу и многоуважаемой Ефросинии Емельяновне. Надолго к нам в гости приехали?
— Неизвестно. Как поживется.
— А это ваш братец? Кажется, Антон… Антон Павлович? так? Славный молодой человек. Хорошо учитесь? Ну, по глазам вижу, что хорошо и даже отлично… Очень приятно… Приезжайте к нам сюда в Крепкую почаще… К о. Иоанну на вакации сынок семинарист приехал — приятный и образованный молодой человек. С ним о серьезных материях потолкуете… Умный господин.
— Балбес и дубина, — вставил Смиотанко.
— Переписывайте ведомость, Станислав Казимирович. Их сиятельство могут прогневаться… А, вот и ваша оказия с мукою. Пожалуйте, я вас посажу и самолично отправлю.
Мы вышли на улицу. Перед крыльцом стояла повозка, нагруженная четырьмя мешками муки. У переднего колеса с вожжами в руках стоял мужик лет пятидесяти, похожий на отставного солдата николаевских времен.
Читать дальше