Ольга Суркова: Тарковский и я. Дневник пионерки

— Нет, знаешь, — хихикнул уже Кайдановский. — Ручки у меня здесь тоже нет.

— Тогда запиши мой адрес и телефон. Я буду тебя ждать с готовой ручкой и бумагой до двух часов дня, если ты готов расплатиться сам или собрать деньги для спасения чистого имени твоего учителя. Так что договорились?!

Продолжения этой истории не последовало, и мне пришлось поставить на ней жирную точку.

Вначале этой истории я сетовала, что мой диалог с Тарковским не был закончен. И вот сколько лет понадобились мне, чтобы высказать, наконец, все то, что хотелось сказать ему.

Тарковский говорил, что человечество существует для того, чтобы создавать шедевры или «иероглифы истины».

Какое, право, возвышенное занятие. Какая ошибочная идея. Не создан ли человек для того, чтобы заботиться о своей душе, окучивать ее в своих земных скитаниях? Расчистить для нее место, чтобы не запорошило придорожной пылью…

Шедевр для рождения души? Или душа для рождения шедевра?

Если задуматься над этими вопросами в контексте тех глобальных идей, которыми задавался сам Тарковский: как реализовать заповедь «не употреби во зло»… Выход, очевидно, в авторской убежденности в своей правоте. Надо почувствовать в себе пророческое признание, чтобы иметь смелость применять такую методологию.

То есть в контексте религиозных идей и пророческого призвания… Но есть ж у всякого человека право пророчествовать?

«Для человека, чтобы он жил, не мучая других, должен существовать идеал.

Идеал, как духовная, нравственная концепция закона.

Нравственность — внутри человека. Мораль— вне и выдумана, как замена нравственности,

Там, где нет нравственности, — царит мораль — нищая и ничтожная. Там, где она есть, — морали нечего делать.

Идеалнедостижим, и в этом понимании его структуры величие человеческого разума».

Неужели шедевр создается для пестования чужих душ, когда собственная расплачивается утратой даже морали, «нищей и ничтожной»? Что уж говорить о нравственности как внутренней привилегии человека? Не дана она нам, как дар, а вырабатывается всей жизнью. Потому сказано «станьте, как дети», пока не успели еще наследить как следует…

Жизнь — дело отдельное и ответственное, не всегда красящее человека, даже жаждущего Идеала. Как у Достоевского:

«Убеждения и человек — это, кажется, две вещи во многом различные… Все виноваты, все виноваты… если бы в этом все убедились!..»

Однако огромная важная часть моей жизни, за которой я честно плелась на этих страницах, пережитая заново, все более неумолимо казалась мне только сдувшимся шаром. И неужели тот обмылок в руке, который я получила в финале этой длинной истории, можно назвать мудростью жизни? Умудренностью опытом? Неужели он так скучен? Не верю. Но знаю. Знаю тем навязчивым знанием, которого больше не хочу.

Лучше уж следом за горячечным бредом милого Степана Трофимовича Верховенского тоже мечтать в забытьи, что «больной исцелится и „сядет у ног Иисусовых“… и будут все глядеть с изумлением…»

«В эту минуту у подъезда избы прогремел чей-то экипаж и в доме поднялась чрезвычайная суматоха».

Как хорошо! Но только бы опять все не перепуталось…