Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Готовый перевод вместе с Юриным рисунком кота на цветном слайде я переправил Энде. Вскоре мне от него пришло письмо, самое одобрительное. Рассказ понравился, перевод тоже. Некоторые нюансы Энде хотел бы уточнить с нами после возвращении из Японии, куда как раз собирался с женой — на неопределенное время.

Мы с Юрой напряженно ждали. Потом я стал аккуратно забрасывать удочки: как, дескать, дело движется? В ответ доносились извинения и ссылки на загруженность. А вскоре и они прекратились. Энде исчез, канул, запропал. Ни слуху ни духу. Никакие мои мюнхенские связи не срабатывали: он сделался недостижимым и ирреальным, как его проза. В итоге история и впрямь стала небывалой.

Встречаясь, мы с Ковалем всякий раз пытались найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Искренне расстроенный Юра терялся в догадках У меня имелась своя версия, но я помалкивал: думал поехать в Германию, выяснить все у самого Энде. Да видно не судьба — сорвалось. Что ж, хоть дело и не выгорело, зато идея дорогого стоила, утешались мы.

Теперь скажу, к какому выводу я тогда пришел. На мой взгляд, изначально была допущена стратегическая ошибка. Замечательный рассказ Коваля, один из моих любимых, сам по себе — абсолютно завершенная новелла, не содержащая фермента интриги и развития. К тому же, несмотря на малый формат и внешне бесхитростную фабулу, рассказ отличается изощренностью, стилистической изысканностью, что создавало дополнительные трудности для соавтора.

Сейчас (как обычно, задним умом) думаю: эх, не стоило Юре брать готовое! Лучше б он написал что-то новое, интригующее, легкостопное. С точным читательским адресом. Юра это, вне всякого сомнения, мог сделать блестяще. Но ему, скорее всего, ужасно хотелось показать Энде, не знакомому с его творчеством, что он — мастер! И Энде наверняка Юру оценил. Однако делу это не поспособствовало, даже наоборот. Помимо того, Энде кмоменту встречи с Ковалем (я потом вычислил) «болел» другим сюжетом. Не знаю, чем он руководствовался, когда соглашался. Скорее всего, поддался порыву. Но, прочитав Юрину новеллу, сильно задумался и в какой-то момент решил «уйти по-английски».

Мы с Ковалем не остыли к Энде. Я читал все, что выходило из-под его пера, в том числе пьесы, стихи и оперные либретто. А Коваль однажды зазвал меня к себе, чтобы показать перевод одной из книжек-картинок Энде, сделанный вместе с женой. «Театр теней Офелии» в переводе Н. Дегтярь и Ю. Коваля был опубликован в конце 1990 года в журнале «Мурзилка».

В 1995 году, с небольшой разницей во времени, Коваль и Энде скоропостижно скончались.

Кроме года смерти их невольно объединило и то, что они так и не получили главной премии мировой детской литературы — золотой медали X. К. Андерсена, которую, несомненно, заслуживали. Юрий Коваль выдвигался от России дважды, причем именно в те годы, когда я был членом Международного жюри по премиям Андерсена. Как я ни сражался, в одиночку не удалось обратить в свою веру остальных членов жюри, плохо знакомых с его творчеством (переводов на иностранные языки у Коваля — по сравнению с другими соискателями — мало) и преследовавших прежде всего собственные интересы.

И все же, все же: Энде и Коваль встретились, познакомились, ощутили душевное родство, спели друг другу под гитару. И даже надумали сочинить историю. Разве этого мало?..

Недолго, совсем уже недолго осталось ждать хорошего времени, когда в каждом доме будут сидеть вечерами под умным абажуром и читать вслух Юрия Коваля. Уже и так гулом гудит в приватных разговорах, колотит мониторы Интернета, аукается на весь крещеный мир: нет, мужики, какой писатель!

«Ранним утром второго ноября со зверофермы „Мшага“ бежал недопёсок Наполеон Третий».

И все, понеслось, не оторваться от этой легкой, стремительной, дельной, приветливой прозы.

И нет на свете силы, способной противостоять чуду восхитительного чтения.

А у самого-то Коваля — откуда у него восхищение чудом речи? Может, этому его в студенческие годы научили в кузнице гениев МГПИ?

Два наиглавнейших имени неустанно называет Юрий Коваль. Первое — Протопопов.

«Владимир Николаевич был великий учитель».

Вот так, не меньше. В другом месте сказано еще сильнее: «величайший из учителей».

«Он вошел в класс, брякнул свой рюкзак на стол, подошел к окну, распахнул его настежь. Борода развевается. Повернулся и запел: „Среди долины ровныя, на гладкой высоте“. И спел всю песню».