Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

В лучшей из прочтенных мною книг — «Самой легкой лодке в мире» — вот так описывается уха:

«Из прибрежных кустов налетел комар, закрутился над ведром. Пар, пропитанный каплями окуня, вкусный пар, густой, как кучевые облака, обволок наши лбы, прочистил мысли… „В жизни все так сложно, — размышлял я, — все непонятно. Но пора отведать ухи!“ Под корнями высоких сосен мы сидим вокруг ведра с горячей дымящейся ухою. Мы не размахиваем ложками, не набрасываемся сразу на уху. Мы знаем, что она должна чуть поостыть, мы внимаем ее аромату. Невозможно сказать — „мы нюхаем уху“, мы дышим ею».

Всё. Ни строчки больше из этого, безусловно, лучшего в мировой литературе описания ухи (доставайте книгу, читайте дальше сами). Нет, не удержусь, приведу еще одну фразу:

«Хорошую уху надо есть так, как писали стихи древние эллины. Хорошую уху надо есть гекзаметром!»

Так сказать об ухе мог только один человек в мире — писатель Юрий Коваль.

Почти на всех книгах Коваля стоит: «для младшего возраста», а если для старшего, то «для дошкольного». А ведь я услышал впервые его имя, когда мне было 27 лет. С женой Галей возвращались мы со Звенигородской биостанции ранней весной 1979 года. В электричке к нам подсел звенигородский человек Колька Формозов. На лавку поставил он рюкзак и вынул оттуда книжку в голубовато-белой обложке. Еще не начав читать, он уже трясся от смеха, а с первой страницы, с невыдачи бедной Прасковьюшке премии, присоединилась к нему и Галя. Я держался дольше. «Что за „Недопёсок“, — думалось мне. — Еще какие-нибудь „Сто лет одиночества“ (тогда все зачитывались Маркесом)».

Не помню точно, когда развеялось мое недоверие. Может быть, вместе с дымом от выстрела обормота Ноздрачева. Но помню, что окончательно покорила меня глава под названием «Верея», звездный охотник Орион и колдовские слова «гайки не забудь затянуть», вдруг сделавшие физически ощутимым прозрачный холодный воздух последней барсучьей ночи.

Короче, к станции Малые Вяземы я уже был пронзен насквозь прозой Юрия Коваля, а к Филям окончательно понял, что не будет мне покоя, пока я не прочитаю и не достану все его книги (надо сказать, достал я почти все, нет у меня только «Стеклянного пруда», обменяюсь, отдам за него что хотите!). Но думал ли я, рыская по букинистическим магазинам и книжным толкучкам, что Коваль станет моим другом, и придет день, когда я буду угощать его ухой!..

В тот день с раннего утра суетился я на кухне, готовил угощенья помимо ухи и все повторял домашним: «Да ведь это все равно что Пушкин к нам в гости придет!»

И вот звонок в дверь. Прихожую заполняет громоздкий Юрий Иосифович, а с ним жена Наташа и сын Алеша (тогда ему было четыре года). Уже в прихожей, снимая куртку, Коваль стал рассказывать: Алеша спросил, куда они едут. «К Ване!» — был ему ответ. «А как его фамилия?» — «Овчинников». Алеша не расслышал и страшно удивился: «Вообще никак?» Коваль рассказал эту историю со смехом, а я не знал, смеяться мне или обижаться. Конечно, всякое было в моей жизни. Называли меня и «Апчхинниковым», а в детстве и вовсе дразнили «полушубком». Но чтобы «вообще никак»? Не то, что я очень гордился своей фамилией, но все же дедушка мой, Павел Иванович, участник Первой мировой, георгиевский кавалер, гремел по большим сибирским рекам Лене и Алдану как первый лоцман пароходства.

«Ладно, — думалось мне, — отведаете моей ухи, тогда узнаете „вообще никак“».

А Коваль ходил по моей квартире. Он и раньше бывал у нас, но как-то быстро уезжал. А теперь он мог хорошенько рассмотреть книги и наши растения, Ковалю нравились их названия. «Хамедорея», «кодеум», — выговаривал он так, будто пробовал эти слова на зуб.

Но пора было садиться к столу. Перед ухой была еще и закуска. Я не знаю, играл ли Коваль в карты или в шахматы, но одна игра у него была. Он мог вдруг указать на пробегающего по стене таракана, и надо было проявить свое знание литературы, перечислить стихи, сказки, романы, в которых бы тараканы упоминались. Например: «Таракан, таракан, таракашечка, жидконогая козявочка, букашечка» — это из сказки Корнея Чуковского. Или: «Жил на свете таракан, таракан от детства» — а это из романа Федора Достоевского. Сегодня Коваль остановился на сыре. Я победил в игре, Юрий Иосифович застрял на Козьме Пруткове — «Вы любите ли сыр?». А я вспомнил и кусочек сыру, что снился бедному Бенджамину Ганну на острове сокровищ, и сыр «добрый квартермистр» из «Игроков», и даже библейский «сыр племен», что был даден царю Давиду.