Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Когда режиссер Тед Вульфович познакомился в нашей мастерской с Юликом и Юрием, он пригласил их на фильм «Улица Ньютона, дом один». Там они блестяще спели Юли-ков репертуар, который он написал, будучи на практике на Камчатке. Причем их поставил на главные роли, даже неплохо по тому времени заработали. Но, как Юре часто сопутствовало, когда он стал переодеваться в костюмерной, у него деньги украли… После фильма Алла Гербер, которая ныне депутат Верховного совета, а тогда просто писатель, написала о них большую статью в «Юности», которая называлась «Начинающие менестрели». Время шло. Оттепель стала подмерзать. Юлик, который стал зятем Петра Якира, сделался диссидентом, запретили ему подписываться Кимом.

Т. В.: Даже не запретили, так сложилась ситуация…

В. Л.: Он стал Юлием Михайловым…

Т. В.: Да, но существовал тогда замечательный каламбур: «Как Ким ты был, так Ким ты и остался»…

В. Л.: Очень тяжелый был период. Были гонения на писателей. Были посажены Даниэль и Синявский. В это время Коваль определился как писатель, и не просто как писатель, а вошедший в десятку лучших. С очень ярким лицом детского писателя. И не потому, что легче писать, а вот у него был такой характер.

Т. В.: Наоборот, для детей писать очень тяжело.

В. Л.: Для него как-то проходили политические бури, как-то это его не касалось. Его даже не интересовало. Его интересовали дети… Он не успел получить Андерсеновскую премию, которая ему следовала… Жаль… Юра был непревзойденным певцом своих, чужих и народных песен. Никто не мог приковывать к своему исполнению такого внимания, ни у кого не было таких карих глаз, полных безудержного веселья, которое вдруг сменялось тоской невероятной. Он был странный человек, который, видимо, был грустный человек, а его обожали за безудержное веселье. Он как-то мне даже сказал: «Я из недолго живущих». Что это? Провидение? Чем старше становились, тем наши встречи становились реже, оно и понятно, скажем, у нас мастерская своя, у него мастерская. Каждый художник идет и копается в своей мастерской. Я говорю: «Ну, давай почаще встречаться, ведь это же полезно». — «Понимаешь, — говорит, — Володя… Ты где-то француз, тебе не понять русской души. А она требует абсолютного одиночества». Совсем недавно мой товарищ Усков говорит: «Позвони Юре». И так на меня смотрит многозначительно. Я звоню, говорю: «Юра, ты что мотаешься и в Плутково, и обратно? Заехал бы к нам в мастерскую, посмотрел бы новые работы». А он говорит: «Я так себя плохо чувствую и глотаю нитроглицерин». Я говорю: «Как же ты его глотаешь?» — «А вот так прямо горстями беру и глотаю». Я говорю: «Ты с ума сошел! Это же у Жюль Верна описано, как взрывчатое вещество, оно же тебя взорвет!» И буквально через десять часов звонит нам наш товарищ с которым он возвращался из Плуткова, Лева Лебедев, и с плачем говорит: «Юра умер». Силис подошел к телефону… «Как умер?!» — «Да вот так вот умер. Сейчас». Прямо на глазах и на руках у него умер. На похоронах из несметной толпы ко мне бросился поэт Аким, зареванный, я его обнимаю: «Ну Яша, ну что делать, он проскочил без очереди. Наше место с тобой занял. Мы же на пятнадцать лет старше. Что делать. Катушки в руках Божьих, а нитки разной длины, у каждого своя длина». Но Коваль совершенно не собирался ни в этот день, ни в другой день умирать. Он думал о продуктах, которые должен отвезти в Плутково, чтобы кормить свою семью.

Т. В.: Владимир Сергеевич, я благодарю вас за то, что вы смогли прийти. Спасибо.

В. Л.: Ну что ж, если это представляет интерес, я рад, потому что Коваль был самым близким моим другом.

У микрофона Татьяна Визбор. Мы вспоминаем Юрия Коваля. Знаете, я однажды получила от него письмо. Получила не на домашний адрес — как человек деликатный он решил написать мне по рабочим делам на работу, хотя мог запросто позвонить, что мы, собственно говоря, и сделали, то есть позвонила я ему с недоуменным вопросом «почему же»… «Ну, не хотел тебя отвлекать»… Письмо я читаю…

«Таня! Тут недавно слышал отрывок передачи, которую, по-моему, вела ты. Это было интервью с композитором Григорием Гладковым. Он спел песню про бани и потом сказал, что слова написал Александр Кушнер. Танюша, это неверно. Слова этой песни написал я. Редчайший случай в моей жизни, но это так. Разберись в этом как-нибудь. Всегда твой, Юрий Осич Коваль. Целую, детка».

Я и тогда исправляла эту ошибку в эфире, и когда вышла пластинка с песнями Григория Гладкова, там было уже написано: «Московские бани», стихи Юрия Коваля.