Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Недавно по Российскому каналу была показана передача Вениамина Смехова «Театр моей памяти» о Юрии Визборе. Эта программа напомнила мне ту самую старую фотографию, где Визбор с гитарой, Юлий Ким, Юрий Коваль. Юрий Осич Коваль эту программу в эфире уже не видел. Одиннадцать лет нет отца. Завтра — сорок дней Ковалю. Юлий Ким, который должен был быть сегодня у нас в студии, в больнице. Сердце. Юль Черсаныч, держитесь…

Далась мне эта черно-белая фотография! Смотрю на нее и тупо верю, что все живы, здоровы, и в этом — счастье.

(Звучит песня Юлия Кима «Девятнадцатое октября».) У микрофона Татьяна Визбор, и у нас в студии в гостях сегодня Владимир Сергеевич Лемпорт. Я хочу, чтобы адиослушатели восприняли, как будто они то, что я сейчас скажу, услышали впервые, почему… Потому что шва «друг» и «учитель» почему-то стали размытые и потеряли… свой первоначальный смысл. Я хочу, чтобы друг и учитель в отношении Владимира Сергеевича прозвучало… Владимир Лемпорт:… серьезно.

Т. В.: Владимир Сергеевич, (…) я думаю, вы меня поддержите, потому что люди вашего поколения… вы же воевали…

В. Л.: Да. Даже инвалид войны.

Т. В.: К сожалению, нужно делать уже уточнение. Инвалид Великой Отечественной.

В. Л.: Да, Великой Отечественной. Участник Сталинградской битвы.

Т. В.: Как я уже говорила, вы умели дружить, вы умели уважать это чувство, развивать, хранить, и успевали уделять внимание своим друзьям.

В. Л.: Они начали учебу в институте, как раз на переломе эпохи. Умер Сталин, они кончали последние классы, и где-то в пятьдесят шестом году поступили в институт (В институт Юрий Коваль поступил в 1955 г.). Как раз после Двадцатого съезда. Это был такой неожиданный глоток воздуха. И мы, которые не могли мечтать даже выставить какую-нибудь одну свою работу…

Т. В.: Я забыла представить вас как замечательного скульптора…

В. Л.: Да… Скульпторы… Лемпорт — это я. А еще со мной работали Сидур и Силис. Был в давние времена такой единый коллектив… Вдруг нас приглашают в Академию художеств с выставкой, как раз после Двадцатого съезда. Тут еще вдобавок мы написали статью разгромную «Против монополии в скульптуре». Казалось, нас должны бить и бить, а нам — пожалуйста, приходите. Мы туда вместо серьезной скульптуры — разных там колхозников с цепами, рабочих с молотками, вождей серьезных с орденами — вдруг представляем керамических обнаженных женщин, которых стыдливый сталинизм вообще не хотел видеть. И вот на эту выставку пришла целая группа студентов, среди них были Юрий Визбор, Юлий Ким, Галя Царапкина, Галя Эдельман, Галя Гладкова, Илья Габай, Алик Ненароков.

Что самое интересное, очевидно, вот этот глоток свободы, закваска такая породила и знаменитых людей. Люди, которых я перечислил, они все стали известными и актерами, и художниками, и журналистами, и писателями, педагогами… И с ними, вроде лидер их, Юрий Коваль… Такой красавец. Такой забавный какой-то человек. Талантливый живописец, тогда он еще не был писателем, он писал картины. И когда мы все познакомились и сделались друзьями, он даже стал работать у нас в мастерской. В мастерской развернул свои полотна, и надо сказать, что увлек и нас троих живописью. После этого мы тоже стали заниматься живописью, которая позднее вошла в цветные керамические панно или просто в картины отдельные, потому что я уже, скажем, выезжая куда-нибудь за границу, — а приходилось быть и в Африке, и в Италии, и в Греции, и во Франции, — я прежде всего брал с собой листы бумаги, стульчик раскладной, пастель и рисовал на улицах. Это с легкой руки Коваля. А Коваль в свое время говорил: «Обязательно нужно писать гениально». И он действительно невероятно цветными делал свои полотна.

Т. В.: Ну, он так и писал, между прочим…

В. Л.: Так он и писал…

Т. В.: Ваше поколение, и особенно тех перечисленных людей, которые пришли к вам на выставку, еще отличает то, что они очень многосторонние, абсолютно разножанровые. В. А: Да, разножанровые… Мы все занимались живописью, даже великий поэт Слуцкий нас однажды сводил с Юрием Ковалем к Анне Ахматовой. И мы написали ее портрет. Каждый в своем жанре. Юра в каком-то таком модернистском духе ее написал, а она так спокойно сидела, такая уже очень старая женщина, неподвижная, в кресле. Она сказала: «Ну что ж, это вполне может быть».

С Ковалем мы тогда и потом много раз выставлялись на выставках Даже в прошлом году, в Твери, у нас была большая выставка, где Коваль выступал со своими эмалями на религиозные темы. Когда Коваль закончил институт, у нас был перерыв в отношениях, потому что Коваля заслали в деревню Лаишево (Деревня называлась Емельяново), в Татарию, такая глубинка, конечно, без всяких удобств, одна только печка и тараканы на потолке. Коваль написал лучшие свои рассказы о природе, будучи в Татарии.