* * *
Женя, вот эта первая — мистическая тема, как ни странно, мною все время наблюдаема. То есть — у меня десятки и даже сотни примеров. Ну, не поверь же, что это — идиотизм.
3 февраля
Сегодня… не хотел я никуда идти, но заставил себя и отправился. Поехал в «Мурзилку», опальную в моей душе, получил аж сто тысяч рублей за семинар, потом поехал в изд-во «Малыш», подписал договор аж на миллион. Это на «Сказку про Зеленую Лошадь». Так решил назвать книжку. И вел с директором переговоры об издании собрания моих сочинений для детей, аж в пять томов. Все — размером с синего «Недопёска». Вот так, брат, дожил до собрания сочинений. Кошмар! А формат мне нравится, симпатичный, но в типовую полку не влезает.
* * *
Жень, у меня назревает некий нарыв — желание начать и быстро написать роман. Это будет о любви. Более откровенный, чем то, что писал я раньше. Но — не эротический и не порнуха, а просто более откровенный, свободный, но очень сильный. Очень хороший, но безумно печальный. Вчера Б. А говорила, что мечтает читать «Суера», но боится, что конец — печальный. И очень радовалась и смеялась, что может не бояться.
* * *
Б. А., конечно, заслуживает всего, что я ей посвятил. В деле знания и любви к моей прозе она даже Ваню Овчинникова перекрывает. А это уж — вообще.
* * *
Вчера у меня был молодой журналист Володя из «Арг. и факт.». Брал интервью, которое пока не очень получилось. Но — ладно, далее получится. Ион спросил, не был ли я знаком с Оболенским. Боже мой! Он мне напомнил, и я затрепетал. Да, я был знаком с этим великим человеком Леонидом Леонидовичем Оболенским.
Я с ним жил в одном номере в Одессе, в гостинице «Экран». Он снимался в кино, а я писал сценарий «Лодки». Это была эпоха «дяди Вани». У меня сохранилось несколько писем Оболенского и мой портрет (фото) его работы. Так вот, кстати, Леонид Леонидович имел жену, которую называл «Ирка». Он на ней женился, когда ему было 70 лет, а ей 20. Они прожили счастливо 17 лет. Какой же это был нежный, счастливый, добрый человек Яростный поклонник «Лодки», между прочим. Ты, конечно, видела его в кино, где он играл старых лордов («Чисто английское убийство») и вообще князей. Он и был князь, так что играть ему особо не приходилось. Я вспоминаю, как мы с ним входим в гостиницу «Экран», и нам кричит толстая секс-портье:
— Коваль и Оболенский, с вас по червонцу и губную помаду!
— У меня — бутылка, — говорю я.
— Бутылку выпьем сами, — отвечал Л Л — А всю губную помаду съела моя жена. Но если у вас есть жареные бички — заходите.
Володя этот рассказал мне, что хоронило его полгорода (он жил в каком-то городке, забыл, под Челябинском). Это был человек, не любить которого было просто невозможно. Такие бывают, вот история! Эх, Леонид Леонидович! Друг старых лет! Со счастьем и наслажденьем я вспомнил его, стал, конечно, сравнивать. Все-таки нас он перешиб. Но он-то князь, а мы только столбовые дворяне.
* * *
Женя, с каким же наслаждением я читал «Суера», особенно к концу. Смеялся и плакал, все, что надо, делал. Я так за него боюсь, так боюсь этой читающей публики. Тут я подарил «Лысых» одной аптекарше. И вот она звонит: приехать за реланиумом. Я спрашиваю: читала ли книжку? Она говорит: читала, но бросила, слишком уж просто. Вот ядреня феня: для Б. А непросто, а для аптекарши — просто. Ну?
* * *
Про Леонид Леонидыча еще вспомнилось. Он был великолепный артист и свободно владел любым языком и, конечно, жаргоном. Надо было слышать, как он произносил эти «бички». Но снимали его в кино как уходящую натуру.
— Понимаете, Юрочка, меня снимают, как старый тарантас.
— Как то есть?
— Ну, нужен в кино тарантас. А найти трудно. Ба, есть же Оболенский. Так я и работаю тарантасом, еще более-менее сохранившимся. Но у меня ведь Ирка. Надо.
— Ну ладно уж — тарантас. Вы — роскошное ландо или карета.
— Видите ли, Юрочка, я именно тарантас, потому что ландо и карета — не мужского рода.
22 января
Примчался в мастерскую, мороз, машину завел кое-как, но — завел, продрог. Вчера и позавчера снимали меня для телеящика. Люди оказались хорошие, сняли и Белова. Все это будет называться «Остров посланных на… и другие географические открытия Ю. Коваля». Мы с Беловым и есть посланные. Комментируя свой лубок, в котором есть слово «женьской», Белов, оказывается, по-своему это понял. Я ему сказал «Жене посвящаю», а он про себя вдруг вспомнил Женю Уханова, нашего друга, которого уже нет. Вот такие зигзаги в мозгу Белова, я их не стал исправлять… На этой ниве ничего нового больше не произошло, кроме еще одного двустишия (заключительного вдруг) к «Теплому Стану»:
Читать дальше