Яков Хелемский: Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Ярким свидетельством мастерства Петровых явилась большая и трудная работа по переводу знаменитой трагедии Наири «Ара Прекрасный». М. Петровых отлично передала мужественный, дышащий глубокой страстью язык ее героев. Она сохранила высокий слог речи персонажей, не подменив его цветистостью, сохранила лапидарность языка, часто переходящую в афористичность. Петровых индивидуализировала язык героев трагедии и стиховыми приемами: она допускает в речи ассирийцев женские и дактилические окончания, тогда как речи действующих лиц — армян имеют лишь мужские окончания, вообще характерные для армянского языка.

С высокой степенью приближения Петровых передает сердечную мягкость и суровую откровенность лирики Маро Маркарян:

Петровых хорошо чувствовала переводимого поэта и старалась быть близкой его голосу. Переводя Рачия Ованесяна, она сохраняла горячую восторженность его стихов:

Близка Марии Петровых лирика Сильвы Капутикян. В своих переводах она оставалась верной ее искреннему, сильному стиху, работа над ним всегда доставляла ей радость.

Переводя эти стихи, Петровых, возможно, думала и о своей жизни. Творческая дружба двух поэтов была глубока и плодотворна. Сильва Капутикян посвятила Марии Петровых прекрасное стихотворение, выражающее и дружбу двух наших народов:

(Перевод Веры Звягинцевой)

Так искренне, так горячо написала Сильва Капутикян о нашем друге, переводчике армянской поэзии.

Часто работу переводчика не замечают. Еще более незаметна работа редактора. Мария Петровых много сделала как редактор переводов из армянской поэзии. Под ее редакцией выходили на русском языке стихи Аветика Исаакяна (1956), Гегама Сарьяна (1974), первая книга Сильвы Капутикян, несколько сборников Маро Маркарян; вышел в свет том поэзии Ованеса Туманяна (1969), стихи которого в значительной мере были скомпрометированы множеством посредственных, аморфных переводов. Как редактор Петровых была очень требовательна и очень добросовестна — она подолгу работала с переводчиками, помогала им. Так, в частности, она работала с Наумом Гребневым, когда он переводил «Книгу скорби» Григора Нарекаци. И если перевод удался (я считаю, что удался), то в этом заслуга и Марии Петровых. Я был свидетелем, как однажды между Гребневым и Петровых разгорелась целая дискуссия по поводу одного слова. У Гребнева было: «Святой исполнив промыселгосподень». Петровых возражала: надо промысл, но не промысел. В современном русском языке — это два разных слова. Промысел— добывание, добыча, охота, мелкое ремесленное производство… Промысл— провидение.

Гребнев чисто интуитивно отстаивал «промысел господень». Решили обратиться к Пушкину и у него нашли:

И еще у него же:

— Пушкин помог, он всегда помогает, как господь бог, — говорила Петровых. — Можно оставить промысел . Во времена Пушкина так говорили. Можно поэтому и в стихах Нарекаци оставить это слово. Так даже лучше. Но вот у Чехова уже промысл : «В ее преждевременной смерти я усматриваю промысл божий».

Переводчику и редактору пришлось вникать во все значения одного слова, чтобы не ошибиться, лучше, точнее воссоздать на русском языке «Книгу скорби» Григора Нарекаци.

В другой раз какое-то редкое слово, оказавшееся в русском Нарекаци, Петровых нашла у Даля и улыбнулась: