Но как же тогда не понимали Сахарова, его «фанатической» настойчивости в защите конкретных жертв политических репрессий! Я хорошо помню, с каким раздражением говорили о его многочисленных присутствиях на судах, о связанных с риском дальних поездках, голодовках и т. п. люди, бесконечно его уважавшие, преклонявшиеся перед ним: «Ведь его жизнь несравненно более ценна, чем те, кого он так рьяно защищает» – вот вполне стереотипная подоплека этого раздражения. И приходится признать, что главная идея Нобелевской лекции Сахаров о неразрывной связи судьбы человечества и судьбы данного конкретного узника совести столь же нетривиальна и так же трудна для понимания, как, например, идея нестабильности протона, объясняющая барионную асимметрию Вселенной.
Сахаров:
«В 1974 году Твердохлебов и Турчин организовали Советскую секцию Эмнести Интернейшнл. Эмнести, в основном, ограничивает свою защиту именно узниками совести, не поддерживая ни тех, кто готовит вооруженные перевороты или ведет вооруженную антиправительственную борьбу, ни террористов – вне зависимости от их целей. Конечно, такое ограничение имеет очень глубокое значение и, на мой взгляд, в значительной степени способствует высокому моральному авторитету Эмнести. Оно находится в полном соответствии с моей позицией стремления к эволюционному, мирному развитию, к мирному социальному и научно-техническому прогрессу, находится в соответствии с позицией подавляющего большинства (если не всех) инакомыслящих в СССР.
Важное место в программе и деятельности Эмнести Интернейшнл занимает ее принципиальная борьба против смертной казни и против пыток. Все это мне очень близко.
Турчин и Твердохлебов установили связь с центральными организациями Эмнести (находящимися в Лондоне), привлекли ряд людей. Около года в работе Секции принимала участие Люся…
После ареста Твердохлебова по инициативе Турчина руководство Советской секцией Эмнести принял на себя Георгий Владимов, известный писатель (сам Турчин в 1977 году эмигрировал).
Владимов, по-моему, один из лучших современных советских писателей. Я очень люблю его роман “Три минуты молчания”, опубликованный в СССР в конце 60-х годов. А его повесть “Верный Руслан”, вышедшая на Западе, – образец литературы неподцензурной [86] Теперь повесть «Верный Руслан» не раз издана и в России.
. К моему шестидесятилетию Владимов посвятил мне свою пьесу “Шестой солдат”, вышедшую на Западе.
Власти все время были очень обеспокоены существованием Советской секции Эмнести, ее члены и руководитель находились под большой и постоянной угрозой. В 1983 году Владимов с женой уехал за рубеж и был лишен гражданства.
Твердохлебов был арестован в апреле 1975 года, вскоре после обыска в его холостяцкой квартире в Лялином переулке, недалеко от нас…
На 6 апреля 1976 года были назначены сразу два суда – над Андреем Твердохлебовым в Москве и над Мустафой Джемилевым в Омске. Несомненно, это не было случайное совпадение: КГБ хотел лишить кого бы то ни было, в том числе и меня, возможности присутствовать на обоих судах. Я решил, что важней поехать в Омск. В Москве в это время еще было много людей, которые придут к зданию суда над одним из известных диссидентов, в Москве есть иностранные корреспонденты. В Омске ничего этого нет…
Мустафа Джемилев, суд над которым предстоял в Омске, – один из активистов движения крымских татар за возвращение в Крым… В 1975 году кончался очередной срок заключения, который он отбывал в лагере недалеко от Омска. За три дня до окончания срока против него было возбуждено очередное дело о “заведомой клевете на советский государственный и общественный строй”: якобы он говорил, что “крымские татары насильно вывезены из Крыма, и им не разрешают вернуться”…
С момента возбуждения дела Мустафа держал голодовку, и это нас очень волновало…»
БА:
В связи с приездом Сахарова и Боннэр суд 6 апреля был отложен, но они прилетели в Омск снова 13 апреля; суд проходил два дня: 14 и 15 апреля. На суд из Москвы также прилетел Александр Лавут. В зал суда пустили только родственников Джемилева, но и их суд не сразу, но удалил. Приговор – 2,5 года заключения.
Сахаров:
«Во второй день суда удалили мать Мустафы. Когда выведенную мать не пустили после перерыва в зал, она заплакала, закрыв лицо руками. Я закричал:
– Пустите мать, ведь суд – над ее сыном!
Стоявшие у дверей гебисты ответили насмешками и стали отталкивать нас от дверей зала».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу