Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Реакция на премию в СССР: первая «грязь» про Е. Г. Боннэр

1975 г. Справка Архива Сахарова в Москве, включая описание рассекреченных документов Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР:

9 октября. Нобелевский комитет объявляет о присуждении Сахарову Нобелевской премии мира.

17–19 октября.В Копенгагене проходят Первые международные «Сахаровские слушания».

21 октября.Сахаров делает заявление, не соглашаясь с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН, что сионизм является формой расизма и расовой дискриминации.

Ноябрь – декабрь.Подписывает коллективное письмо в ООН с требованием гласного рассмотрения дела М. Джемилева специальной комиссией.

5 декабря. Участвует в традиционной демонстрации на Пушкинской площади.

10 декабря.Находится в Вильнюсе, где идет суд над С. Ковалевым.

10–11 декабря.Е. Боннэр представляет Сахарова в Осло на церемонии вручения Нобелевской премии мира и на Нобелевской пресс-конференции, зачитывает Нобелевскую лекцию А. Сахарова «Мир, прогресс, права человека». В лекции поименно названы фамилии более ста узников совести в СССР.

Рассекреченные документы Политбюро ЦК КПСС:

15 октября.Заседание Политбюро ЦК КПСС.

Рассматривается вопрос «О мерах по компрометации решения Нобелевского комитета о присуждении премии мира Сахарову А. Д.». Принято решение: 1) подготовить от имени Президиума АН СССР и советских ученых открытое письмо, осуждающее Нобелевский комитет, 2) опубликовать его в газете «Правда», 3) опубликовать в газете «Труд» фельетон, 4) отказать Сахарову в выезде за границу для получения Нобелевской премии.

Ноябрь 1975 г. – январь 1976 г.На заседаниях Политбюро обсуждаются материалы об административном переселении Сахарова из Москвы. «Признано целесообразным временно отложить рассмотрение этого вопроса».

Сахаров:

«Официальная реакция в СССР на присуждение мне Нобелевской премии Мира была очень раздраженной, нервной.

Опять, как это было в 1973 году, появилось много статей, в которых “развенчивалась” моя деятельность, окарикатуривались и высмеивались мои статьи, а решение Нобелевского комитета характеризовалось как враждебный, провокационный акт. В “Известиях” было опубликовано новое коллективное письмо за подписью академиков, членов-корреспондентов и директоров научно-исследовательских институтов АН, аналогичное письму 40 академиков за два года до этого.

В конце октября в газете “Труд” (газете с большим тиражом, издаваемой формально Советом профсоюзов СССР, но фактически, конечно же, столь же контролируемой, как и все остальные наши газеты) появился злобный и развязный фельетон, посвященный моей жене и мне. Подписанный еврейской фамилией “Азбель” (неслучайный псевдоним какого-нибудь гебиста), фельетон назывался “Хроника великосветской жизни”…

Кончается фельетон так:

“…подачку провели по графе Нобелевской премии мира. Сахарову обещано более ста тыс. долларов. Трудно сказать, в какой мере это соответствует по курсу 30 сребреникам древней Иудеи. Квалифицированный ответ на этот вопрос может, вероятнее всего, дать г-жа Боннэр, весьма сведущая в этих вопросах”.

Эта традиционная антисемитская концовка, рассчитанная на возбуждение самых низких чувств – зависти, злобы, инстинктов погромщиков, не случайно связывает 30 сребреников с именем моей жены, с ее нерусской фамилией.

Прекрасный контрфельетон на статью в “Труде” написала Раиса Борисовна Лерт.

Начиная с этого момента Люся, и раньше, с первых дней нашей совместной жизни, вызывавшая ненависть КГБ, становится главным объектом его атак. Давление на нее, клевета и провокации в дальнейшем все усиливаются, достигнув сейчас, осенью 1983 года, когда я пишу эти строки, апогея.

Между тем в Италии разворачивались драматические события, которые, возможно, отражали растерянность властей, что всегда опасно. В первых числах ноября к Н. А. Харкевич, у которой жила Люся, в Люсино отсутствие неожиданно пришел консул СССР в Италии Пахомов. Он специально приехал во Флоренцию из Рима! Пахомов попросил дать ему Люсин заграничный паспорт. Нина Адриановна, хотя и никогда не жила в СССР и не была приучена к коварству советских должностных лиц в таких случаях, тут почувствовала недоброе и паспорт не отдала.

После этого Люсю вызвали в консульство и тоже потребовали заграничный паспорт, но Люся не отдала и написала заявление о продлении пребывания в Италии по медицинским причинам; через две недели (примерно – точно я не помню) она получила разрешение.