Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Радио визави на днях сообщило о подготовке в Москве издания «Доктора Живаго» [560]. Верно, спутали с Большой серией.

Милая Анечка, на всякий случай о вечере [561]написала на отдельном листке, т. к. по телефону не очень поняла, как, что и почему надо писать , может быть, именно в написанном виде это для чего-то организационного нужно? Простите, что так несуразно реагировала на разговор Ваш — устала, одурела, не сразу соображаю. «Забыла» и поздравить Вас — тьфу-тьфу не сглазить — с возможной поездкой в иные края, и поблагодарить за письмишко, и порадоваться вслух тому, что, по-видимому, Вы вновь возноситесь на головокружительную высоту «старшего редакторства». Но Вы все видели и знаете, в том числе и «утлое» состояние несчастного соавтора, и не взыщете на его не столько врожденный, сколько благоприобретенный идиотизм.

Одно только ужасно огорчает; если Вас не будет в Москве, когда состоится (ежели) этот самый вечер. Так, очевидно, и произойдет. Уж кто-кто, а Вы заслужили «ад Господа Бога», как писала мне одна малограмотная товарка «религиозница», быть не только à la peine, но и et à l’honneur [562].

Живу, сама не зная, как; гоню Скаррона и сама с ним гоняюсь, как запаленная лошадь. Одно только надо — ни на что не оглядываться, не отрываться, а отрываюсь все время и поэтому слишком часто пребываю в некоем тошнотворном состоянии невесомости (-ли?). Получила письмо от Анастасии Ивановны, которая благополучно обходит стороной «памятниковые» дела, но зато предлагает (очевидно, в октябре месяце) ехать с ней в Елабугу, т. к. Литфонд зашевелился и, возможно, предпримет поиски могилы. Я отнюдь не уверена, что Ася нашла, хотя бы приблизительно (в ряду многих других могил), место, боюсь, что всё это может оказаться отвратительно-безрезультатным, знаю, что необходим врач-специалист, который единственно сможет установить и пол, и возраст, и изменение шейных позвонков — что сможем мы с ней? Надо знать и уметь , а по наитию ничего не сделаешь, тем более что и оно не поможет, когда окажешься перед чьими-то останками двадцатилетней давности. Не говорю уж, что ехать в Елабугу — именно туда, с Асей, именно с ней, учитывая всё на свете — нестерпимо.

Что еще? Еще всякая дребедень и ерунда… Я стала дерганая, рявкаю на бедную Аду почем зря, и, догоняя время, выбиваюсь из сил. Господи! Как нужны деньги — они и есть время! и как нужно время , чтобы сделать для мамы то, что мне положено. Так и подохнешь, не дотянув не только что положенного, но и какого-нибудь очередного Скаррона; а судят -то нас, людей, не по задуманному, а по содеянному. На этой оптимистической нотке и покидаю Вас. Хорошо, Анечка, что Вы — есть; что бы мы с мамой делали без Вас, милый самоотверженный Рыжик? Дай Бог Вам счастья! — Жаль, что не смогли дать Вам настоящего отдыха, побаловать как следует, наоборот, эксплуатировали и гоняли по хлебным очередям! Кстати, с тех самых пор и живем без хлебушка, нет сил и времени на эти чертовы очереди!

Два дня была дивная погода, я сидела с переводом в кустиках на участке, в трусах и очках, и грелась на солнце !!! А Скарроны подаются — скоро расставаться!

Целую. Целуем Вас обе.

Привет всем своим, всем нашим.

Как Маргарита Иосифовна и Эммануил Генрихович [563]. Пишите!

Милая Аня, думаю — не просто «хорошо бы», а нужно , чтобы состоялся вечер памяти МЦ в Доме литераторов. Мамино семидесятилетие — 9 октября (26 сентября ст. ст.), но, думается, любой октябрьский день (дата) подошел бы — имею в виду более позднюю дату, т. к. для подготовки к именно девятому числу остается очень мало времени. В первую очередь, надо бы просить Илью Григорьевича [565]выступить — он маму знал, любит и понимает — знает и понимает и ее читателей; в частности, у него есть ранние воспоминания о ней, очень интересные и писанные «с натуры» — (наряду с еще несколькими портретами молодых писателей и поэтов — он мне читал, это было давно опубликовано и сейчас почти неизвестно). Потом необходимо сейчас же связаться Дмитрием Николаевичем Журавлевым [566]и просить его выступить с чтением ее произведений; он маму знал, любит, и конечно, не откажется, но ему надо немало времени, чтобы подготовить текст даже для чтения с листа; лирику можно бы на его усмотрение из вышедшей книжечки гослитовской, и очень хорошо бы отрывок из какой-нибудь прозы — может быть, Пушкинской (т. е., естественно, о Пушкине! Может быть, из «Моего Пушкина»? [567]тут надо еще подумать). Его телефон — Г1–04–16. Еще очень хотелось бы попросить об участии Генриха Густавовича Нейгауза [568](Г. Г. знал маму) — пусть был бы его Шопен [569], в котором один из корней маминого творчества. Тогда, может быть, попросить Журавлева прочесть «Мать и Музыка» [570], дав ему право «аранжировать» текст, чтобы он был выигрышен для чтения и уместился бы во времени.