Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Сосинский привез из эмиграции более 100 писем, рукописей, фотографий М. Цветаевой, А. Ремизова, М. Осоргина и других своих парижских друзей.

Кратово — дачный поселок в Московской области, где одно время жила семья В. Б. Сосинского.

Столь резкая, весьма субъективная оценка личности Сосинского могла быть вызвана, возможно, ревностью, тем, что у него находились архивные материалы матери. См. также следующее письмо. А. А. Саакянц в воспоминаниях ( С88. С. 231 –233) пишет, что Ариадна Сергеевна, получив сообщение от Сосинского, что он уже в Москве и привез письма, не спешила с ним встречаться, так как считала, что они в надежных руках. Однако он стал переписывать письма. А групповую фотографию с Цветаевой и Родзевичем переснял и передал ее через посредника Анне Ахматовой. Узнав об этом, Ариадна Эфрон послала Сосинскому гневное письмо (1 марта 1961 г.): «Я думаю, ты сам понял, что не следовало так обращаться с тем, личным , что доверил тебе К<���онстантин> Б<���олеславович> для меня — из рук в руки. После твоего боле чем уклончивого ответа по поводу неожиданного презента Ахматовой, мне пришлось обратиться к нему. По поводу содержимого пакета вообще — тоже. Что тебе сказать? Он в бешенстве (его можно понять!) и даже хотел куда-то жаловаться!

„Действенность и неутомимость в дружбе“ изменила тебе под старость, Володя! А надо было подумать только об одном: как бы этому отнеслась мама, живая? У нее есть где-то запись о беззащитности писем. И они действительно беззащитны. Ну, ладно. Никогда не будем про это вспоминать и к этому возвращаться. Надеюсь. <���…> Очень прошу тебя составить список , поточнее — того, что есть у тебя, того, что у тебя изъяли, того, что ты передал государству, того, что подарил частным лицам. Имей в виду, что я ни на что „физически“ не претендую, — мне просто важно, чтó есть и где ; ведь кое-чего в архиве (моем) нет вовсе (например, „Крысолова“), а кое в чем важно выявить разночтения и пр. — уже важно, скажем, для подготовленной книги. Может быть, придется кое в чем прибегнуть и к твоей помощи — памяти, к составленной тобой библиографии, чтобы, сличив с другими существующими, создать наиболее полную и бесспорную» (печ. по машинописной копии из архива Л. Мнухина).

А. С. Эфрон поддерживала отношения с семьей Сосинских. Однако в письме от 8 ноября 1961 г. она призналась, что недолюбливает их.

Леон Валентинович Тоом (1921–1969) — переводчик художественной литературы, поэт, литературный критик. Возможно, здесь речь идет об антологии «Эстонские поэты XIX века» (ред. пер. П. Г. Антокольского и Л. В. Тоома; предисл. сост. и примеч. П. Руммо. Л.: Сов. писатель, 1961. Б-ка поэта. Большая серия). Первой женой Тоома была Наталья Павловна Антокольская (1921–1981), художница, дочь П. Г. Антокольского.

Борис Абрамович Слуцкий (1919–1986) переводил стихи Е. Багряны, С. Капутикян, Э. Межелайтиса, Л. Арагона, Н. Хикмета и др. Одно из самых известных стихотворений «Физики и лирики» (1959). Его название стало крылатым выражением и употребляется в значении «люди науки и люди искусства».

Через, посредством ( лат. ).

Цикл «Дон-Жуан» (из двух стихотворений «На заре морозной…», 1917, и «Долго на заре туманной…», 1917, впервые публиковался в феодосийском сборнике «Ковчег» (1920). Полностью (из семи стихотворений) при жизни Цветаевой не печатался. Стихотворение «И была у Дон-Жуана — шпага…», 1917 (пятое в цикле), опубликовано (без включения в цикл) в сборнике «Психея» (Берлин, 1923).

К. П. Богатырев.

Поэма Б. Пастернака «Лейтенант Шмидт» была опубликована в пяти номерах «Нового мира»: «Часть первая» (1926. № 8–9, сдвоенный номер), «Часть вторая» (1927. № 2–4), «Часть третья и последняя» (1927. № 5). Текст журнальной публикации отличается от последующих книжных переизданий. Кроме правки отдельных строк, было, в частности, снято посвящение-акростих (Марине Цветаевой). Цветаева в письме Пастернаку от 22 июля 1926 г. просила его не снимать посвящение ( Души начинают видеть. С. 621 ). Журнальный вариант поэмы вышел в 1926 г. с этим посвящением. В дальнейших публикациях Пастернак вынужден был снять акростих, так как руководители редакции поставили ему в упрек, что он упоминает в своем произведении поэта, живущего за границей, а значит, по тем временам практически запрещенного в СССР.