Валерий Безручко-Надион - Родина далекая и близкая. Моя встреча с бандеровцами

Мне милее старый, каким я его помню, Днепропетровск, пропыленный южными ветрами, дышащий днепровской водой и пахнущий арбузами, абрикосами и вишнями. Эх, любезный читатель, во все времена была эта нестыковка поколений. Давно я не бывал в этом городе, но полагаю, что совсем другим воздухом дышат нынешние горожане. А уж чем потомки задышат лет через пятьдесят — одному Богу известно. Скорее всего, через противогазы.

Другим очень нравится металлически-стеклянная, забензиненная Москва, денежная, официозная, наглая. А старые, древние города все более превращаются в призраков, уходящих в «придуманное для них» прошлое — отстойник: через их развалины будут возить интуристов.

Это и есть смена эпох, смена поколений. Каждое поколение тянется в свою эпоху, хочет жить и умереть в ней. С раннего детства мы врастаем в свой уклад жизни и очень редко что-то воспринимаем из наступившей эпохи. Чужая мне сейчас эта сахаро-рафинадная показушная Москва. Кто-то спросит: «Что же, остановить прогресс? На месте автора я б обратился к врачу». Что ж и обращусь, и пусть меня полечит. Хотя моя болезнь лечению не поддается и называется она «тревогой о будущем». Я не против урбанизации городов, куда мне! — «человечку», спорить с Великой Диалектикой Природы, но хорошо бы знать меру и сохранить чувство ответственности нам, людям. Оставьте в городах-гигантах островки старины, только пусть над этим честно, профессионально поработают реставраторы — ученые, а не жуликоватые чиновники-показушники, пусть жители, хоть в размерах этой отпущенной им старины, подышат воздухом хоть и «воссозданного» прошлого, воздухом незагаженного соляркой и химическими отходами города. Вы понимаете, что я говорю в первую очередь о крупных индустриальных центрах, средние и небольшие города России пока еще чувствует себя в относительном забвении. Их просто забыли. Может, в будущем они найдут свою верную линию развития, как это произошло во многих городах мира. Представляю, как на меня набросятся некоторые читатели, но это только мое личное мнение. Хотя и не обещающее никаких грез и упований.

Тем временем трамвай дотянул до конечной. Выходите. Вот вам — Далекая: длинная, утопающая в садах, с белыми домами-мазанками, колодцами, лающими из-под заборов собаками и без единого признака асфальта. Граница между двумя поселениями — городом и деревней, но уже с полными признаками деревни. И где-то в самом конце — скромный, если не сказать бедный двор под № 28. О це уже наш! Можно входить.

Что ни говори, но удобней точки для наблюдения, чем верхушка шелковицы, не было. Снизу ее уже всю объели, но на верхушку никто лезть не отважился, даже «малой», (так все называли младшего Валерку с ударением на второй слог), крупные черные ягоды создавали надежную защиту от чужих глаз. Это мне раньше так казалось. На самом деле дерево просвечивало насквозь, так как мягкие, похожие на малину, ягоды при легком прикосновении тут ж осыпались и их вкуснейший синий сок уходил в землю, превращая ее, в моем воображении, совсем-совсем в инопланетную. А сок-то был не просто синим, а с легким кровавым оттенком, что еще больше подогревало мое воображение. Я так подробно об этом рассказываю, потому что видел шелковицу в первый раз. Она растет по всему югу России, но в двенадцать лет я, городское создание, этого не знал, в Москве она не росла, во всех местах произрастания ее называют по-разному, официально же — «тутовое дерево».

Теперь вы понимаете, какое впечатление произвело на меня в тот первый раз это дерево, что сейчас перерыл не один словарь, чтоб узнать ученое название. Но к шелковице мы еще вернемся. Я до сих пор помню, как ею напробовался и у меня разболелся живот. А сейчас пытался залезть на самую верхушку. А уж углядеть оттуда можно было многое. Не только весь свой двор, как на ладони, но и соседские дворы тоже. Но стоило мне выдать свое присутствие, как тут же раздавалось:

— Ой, гляньте, люди добрые, москвич опять на позиции сидит. А ну, слазь, вражий сын, нэма чого тут усматривать!

— Очень мне нужно, — приходилось раскрываться, — я на своем дворе курицу ищу.

— Та не дывысь ты на них! — вступала в разговор бабушка, — Было б на що дывыться.

И я, выждав для приличия некоторое время (не сразу же сдавать позиции), нарочито медленно слезал на землю. Сегодня просто не повезло — рано заметили, а так мог и до обеда просидеть. Другого дела на сегодня еще не придумал, на улицу выходить не хотелось, с соседних дворов сразу бы закричали: