Виктор Порхомовский - Словесность и дух музыки. Беседы с Э. А. Макаевым

Кстати, здесь можно добавить, что Э. А. очень высоко ценил творчество художников, составлявших круг «Мира искусства». Для меня мирискусники были самыми любимыми русскими художниками. Только в ходе дискуссий с Э. А. стали очевидными типологические параллели между прерафаэлитами и мирискусниками в истории соответственно английской и русской живописи и в их месте в общей панораме европейской живописи. Английская и русская традиции светской живописи сложились значительно позже, чем в Италии, Германии, Фландрии, Франции, Испании, так что прерафаэлиты, как позднее мирискусники, видимо, должны были как–то восполнить этот исторический вакуум. Отсюда эклектизм и частое балансирование на грани китча в обеих школах.

Эти уже традиционные интеллектуальные экзерсисы, продолжавшиеся все годы неформального общения с Э. А., оказались эффективным инструментом развития аналитических и риторических навыков, ставших исключительно полезными в научной и педагогической жизни младшего участника этого общения. Вполне типичные для Москвы традиции неторопливых вечерних бесед на разные темы, только не на кухне, а в кабинете, превратились для него в уникальный университет.

За время, прошедшее после ухода Э. А. из этого мира, опубликовано уже достаточно много посвященных ему воспоминаний и этюдов, в которых с разной степенью подробности говорится о его интеллектуальных занятиях, интересах и предпочтениях. Попробую представить здесь очень кратко те черты, которые кажутся мне особенно важными. В фокусе интересов Э. А. находился практически весь спектр гуманитарного знания и изящных искусств. Видимо, приоритет необходимо отдать философии (от античности до современной математической логики) и филологии во всех ее ипостасях, а в сфере искусств — литературе и музыке. Наконец, следует особо отметить теологию, а также мистику в различных ее проявлениях. На богословские и религиозные темы Э. А. говорил сдержанно и редко, хотя его книжное собрание в этой области было весьма обширным и вполне профессиональным. Видимо, он считал сферу религии достаточно интимной, поэтому я не буду касаться здесь подобных сюжетов. Но однажды произошел удивительный эпизод. По приглашению Иерусалимского университета мне довелось попасть в Иерусалим в эпоху, когда поездка туда в командировку была столь же невероятной, как полет на Марс. Не было ни дипломатических отношений, ни прямых авиарейсов. Разумеется, Э. А. с огромным интересом слушал мои описания святых мест этого фантастического города. Но когда я упомянул некоторые свои впечатления, оставшиеся загадочными и непонятными для меня самого, он неожиданно снял с полки том сочинений знаменитого средневекового мистика и открыл те страницы, где описывался духовный опыт его переживаний, весьма точно совпадавший с тем, о чем я только что рассказал. Так обнаружилось, что этот специфический пласт мировой культуры составляет столь же интегральную часть интеллектуального мира Э. А., как индоевропейское сравнительное языкознание или философия музыки.

Для Э. А. было в высшей степени характерно представление об искусствах и науках, т. е. о создателях этого мира и об их произведениях, как о некоей достаточно жесткой иерархии, что отнюдь не подрывало в его глазах значение и ценность тех авторов и произведений, которые занимают более низкие уровни в этой иерархии. Задача дать сколько–нибудь последовательное описание всех сфер интеллектуальных занятий и интересов Э. А. является практически невыполнимой, ибо для этого пришлось бы составить энциклопедию «Кто есть кто и что есть что в мировой культуре и гуманитарном знании». Поэтому автору придется ограничиться некоторой мозаикой впечатлений, оставивших особый след в памяти.

В истории мировой культуры Э. А. выделял три великих эпохи — классическую античность, итальянское Возрождение и русский символизм конца 19‑го — первых десятилетий 20‑го века. Эта концепция была им разработана очень тщательно. С первыми двумя эпохами все достаточно очевидно. Что касается русского символизма, то здесь отмечу только, что Э. А. трактовал это понятие очень широко, включая туда весь круг новых подходов в философии, филологии, музыке, поэзии и прозе, пластических искусствах (живопись, архитектура, скульптура), театральном искусстве (драма, балет, опера). Причем он с горечью говорил, что естественное развитие этой великой эпохи, во многом определившей дальнейшую эволюцию мировой культуры, в России было прервано и в дальнейшем происходило преимущественно за ее пределами, во многом благодаря усилиям русской эмиграции.