Задавали какие-то вопросы, я отвечал достаточно либерально и, вдохновленный впечатлениями от выставки москвичей в ЛОСХе, неосторожно.
Последним задал вопрос человек, похожий на отставного военного, в кителе без погон. «Товарищ лектор, вы читали сегодняшний номер газеты „Правда“?» — спросил он. Я легкомысленно ответил, что нет, не читал, и почти забыл об этом.
Испугался запоздало, уже на улице. В ту пору найти «Правду» на ближайшем заборе даже гонимому страхом человеку было недолгим делом.
«Высокое призвание советского искусства — служить народу, делу коммунизма» — называлась статья в главной нашей газете.
«Вчера, 1 декабря, руководители партии и правительства посетили выставку московских художников, устроенную в Центральном выставочном зале и посвященную 30-летию Московского отделения Союза художников».
Словом, Хрущев «посетил» Манеж. Светленький декабрьский день — вовсе не метафора — показался сумеречным, липкий, такой знакомый, привычный, словно бы и уютный («все как всегда») страх упал на меня. Власть не давала забыть, в какой стране мы живем. Опять можно было ждать чего угодно.
Впервые в жизни я почувствовал, понял — до самой глубины давно запуганной души, что и моя профессиональная деятельность, моя, стыдно сказать, карьера в опасности. И что это — только начало.
Власть взглянула на меня, как Вий на Хому Брута. Прямо и страшно. Вероятно, этот липкий, ледяной, уже взрослый страх и стал началом иной жизни.
Вспомнил, что меня опять вызывают в военкомат, что опять — уже много дней — таскаюсь я по врачам и добываю унизительные справки в мрачных очередях. Подумал о том, что ждет меня в будущем. В памяти звучало это название одной из глав «Книги джунглей» Киплинга — «Как пришел страх (How fear came)». Моя либеральная отвага таяла куда стремительнее, чем снежинки на мокром асфальте. Затянувшееся детство кончалось.
Дом разрушен и построен заново в виде приблизительной «евроремонтной» копии, в нем располагается фешенебельный отель.
Линкруст — дорогие обои из особого плотного материала с моющейся, часто рельефной поверхностью.
Как трактовать имя Роллет — неизвестно, Велор же — сокращение от «Великая Октябрьская [социалистическая] революция».
Соответственно: «Готов к труду и обороне», «Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству», «Международная организация помощи борцам революции».
Сергей Михайлович Беляев (1883–1953) — в свое время известный фантаст, его книги «Радиомозг», «Властелин молний», «Приключения Сэмюэля Пингля» неоднократно переиздавались. Не путать с Александром Беляевым, автором популярных книг «Человек-амфибия», «Голова профессора Доуэля» и др.
Спутниками тогдашнего Мурзилки были Знайка и Незнайка, доктор Мазь-Перемазь и другие персонажи, отчасти использованные в книжках Николая Носова в 1950-е годы.
Собаку, после установления дружеских отношений с Индией, в книжках о Карацупе стали называть Ингус.
ЦПКиО — Центральный парк культуры и отдыха (имени С. М. Кирова).
Вскоре после войны вагоны «Стрелы» стали красными.
На самом деле аббревиатура происходит от названия прежнего завода паровых машин: Dampf-Kraft-Wagen (автомобиль с паровым двигателем).
С 1948 года, когда финские названия поменяли на русские, — Солнечное, Зеленогорск соответственно.
«Что я для нее?» ( фр. ) (И. Тургенев. «Первая любовь»).
Вставки на языке подлинника я привожу лишь с целью подчеркнуть превосходное качество и оригинала, и перевода.
Все песни такого рода ходили во множестве вариантов, и, видимо, ни один не может считаться «каноническим».
Сейчас в этом здании на улице Рубинштейна (Троицкой) находится Академический Малый драматический театр — Театр Европы.
Cattleya — сорт орхидей, считающийся самым изысканным. Когда-то этими цветами украшали корсажи новобрачных. У Пруста в романе «В сторону Свана» слова «faire cattleya» герои используют как эвфемизм.
Далекий друг, / Я ничего не знаю, / Ни твоего города, ни твоего имени. / Но я сохранил / Воспоминание, что поет / еще в моей памяти. / И тепло твоего взгляда (фр.) .
Читать дальше