Лев Вершинин - О знаменитостях, и не только…

На пятый день мы попрощались с Одессой-мамой, а итальянцы с городом и со своими новыми подружками, сели на вокзале в новенький скорый поезд, и он помчал нас к пограничной с Румынией станции Унгены. Дальше дорога вела итальянцев в Бухарест, а нас — снова в Одессу. Ехали мы комфортно, в купейных вагонах. Мой ангел-хранитель Вася осушал бутылку красного вина за бутылкой, неизменно приговаривая: «Да изыдет отсюда нечистая сила, а останется чистый спирт. Аминь». Наверно, его предки были из презренного духовного сословия. Подвыпив, он клялся и божился мне, что для него лично и русские, и украинцы, и молдаване, и даже евреи — все равны.

Словом, ехали мы шумно и гладко до самого Кишинева. Но вот поезд подошел к маленькой, серой станции с унылым перроном и неизменными газетным, табачным и пивным киосками. Замедлил ход, остановился. Вместе с четырьмя итальянцами и, конечно же, Васей я спустился на перрон — подышать свежим воздухом.

На соседнем пути стоял товарный состав с широкими вагонами, чьи маленькие квадратные оконца схвачены были прибитыми крест-накрест планками. Внезапно до нас донеслись истошные крики, женский и детский плач и злобный собачий лай. Мы на секунду окаменели — дюжие молодцы с автоматами и с рослыми овчарками на длинном поводке загоняли в вагоны мужчин, женщин и детей.

Некоторые из них, чаще всего женщины, пытались повернуть назад, и тогда солдаты пинали их сапогами или били кулаком по голове.

— Куда их гонят, кто такие?! — с невыразимым ужасом в глазах спросил Энрико.

— Э, да это местные бандиты и воры, — нашелся догадливый Вася.

— И старики, и женщины, и дети?! — воскликнул Энрико.

— А что, — парировал Вася, — разве у цыган такого не бывает? У них дети — первые воришки.

Товарный состав тронулся, и сразу сквозь щели окошек попадали на пути тоненькие листики — записочки.

Больше итальянцы вопросов не задавали и до самой границы ехали молча, угрюмо глядя в пустоту.

В Унгенах мы обнялись на прощание, и моряки-итальянцы во главе с капитаном Энрико поплелись к поджидавшему их чуть поодаль румынскому поезду. От их прежней радости, что скоро они будут в Бухаресте, а оттуда уже и до дома рукой подать, не осталось и следа.

Ту встречу на маленькой станции я да, не сомневаюсь, и они запомнили навсегда. Позже Вася мне популярно объяснил, что проводилось раскулачивание западных молдаван, среди которых прежде было полным-полно агентов румынской охранки, словом, обычная, необходимая акция. И закончил своим неизменным: «Не боись, и в Сибири хлеб растет и колхозы процветают. А мы свою работу завершили, и это дело не мешает, Левуся, обмыть».

Лишь он ни на йоту не потерял гранитной бодрости и несокрушимого оптимизма. Впрочем, у него была веская причина пребывать в отличном настроении. Местное начальство попросило его остаться в Унгенах на день — обсудить какие-то их чекистские проблемы. Вот он и решил нанести визит в станционный ресторан, где, правда, в преддверии важной встречи принял на грудь всего лишь сто граммов.

Впервые, наверно, я выпил куда больше моего опекуна. Сильно пошатываясь, потащился в кабинет начальника станции, где нас уже ждали два диванчика с чистым постельным бельем. Проспал до самого полудня, а потом вышел на перрон пробежку сделать и тем хоть как-то себя взбодрить. Огляделся вокруг и обомлел — уж не двоится ли у меня с перепоя в глазах?! Непостижимым образом за ночь выросла сразу за путями высоченная дощатая стена ядовито-зеленого цвета, наглухо отделив станцию и вокзал Унгены от самого поселка. Тер глаза, закрывал и открывал их — стена не исчезала. Я стоял и не мог шагу ступить, ошалело ища пограничника — хоть у него спросить, почему и зачем вдруг возник сей гигантский забор.

Выручил все тот же Вася. Прямо-таки рысью примчался он на станцию и, задыхаясь, объявил, что сейчас будут отпевать Георгия Димитрова. Тут я совсем растерялся — с каких это пор у нас главу компартии отпевают? А к станции с легким посвистом подходил паровоз, и за ним с десяток вагонов, все до единого купейные. В одном из таких вагонов в роскошном гробу совершал свой последний путь из Москвы в Софию легендарный вождь болгарских коммунистов Георгий Димитров, скоропостижно скончавшийся в московской больнице после непродолжительной болезни. Как потом утверждали иностранные газеты, болезнь эта заключалась в стремлении создать балканскую федерацию. Об этом своем плане он имел неосторожность доверительно рассказать благодетелю советского и других народов Иосифу Сталину. После чего мигом угодил в больницу московскую, откуда уже не вышел живым.