Карлос Гон - Гражданин мира

«Мой дед, будучи совсем юным, эмигрировал из Ливана в Бразилию. Было ему всего тринадцать лет, и уехал он один. В те времена многие уезжали очень молодыми, потому что ходить в школу было не обязательно…»

Ливан в тот период еще входил в состав Османской империи, которая простиралась от Турции до Аравийского полуострова и берегов Нила. Но империя уже дышала на ладан. Погрязший в коррупции Константинополь был далеко, и ему трудно было поддерживать порядок в удаленных провинциях.

«В начале века было несколько волн эмиграции из Ливана, происходившей по двум главным причинам: религиозные распри (друзы против маронитов, сунниты против шиитов) и отчаянная бедность…»

Гоны были выходцами из горной части Ливана, края столетних кедров и вековой вражды между маронитами и друзами, воинственными кланами мусульман-шиитов. Марониты — это католики Среднего Востока, то есть христиане, хранящие верность Папе и Римско-католической церкви, в отличие от православных, халдеев или коптов, которые не признают власти Папы и католицизма. Марониты же всегда были союзниками Ватикана.

«Выходец из Кесруана, горной части Ливана, Бихара Гон был стопроцентным маронитом. Для маронитов одной из важнейших добродетелей является лояльность. Лояльность по отношению к церкви и уважение традиций. Примером уважения традиций является маронитская церковная месса, которая всегда проводится на древнесирийском языке. На нем давно не говорят, но это был язык Христа. Традиции и лояльность в маронитской общине передавались из поколения в поколение. Эмигрировавшие марониты сохраняют лояльность по отношению к Ливану и оставшимся там семьям. Они посылают им деньги, строят для себя дома в родных деревнях и время от времени наведываются туда…»

Ливанские марониты проявляют также лояльность по отношению к Франции. Это результат долгой, тысячелетней истории, восходящей к крестовым походам, и многих превратностей, постигавших страну, регулярно становившуюся жертвой нашествий, независимости которой и в нынешнее время угрожают ее соседи. Франция, будучи «старшей дочерью католической церкви», а также колониальной державой с мощными интересами на Ближнем и Дальнем Востоке, всегда считалась защитницей христиан Востока. Эта роль Франции была официально признана после окончания Первой мировой войны и распада Османской империи, когда Лига Наций провозгласила Ливан французским протекторатом. Данный статус сохранялся у Ливана до окончания Второй мировой войны.

«Полученный от Лиги Наций мандат на управление Ливаном явился для Франции символом возвращения в этот регион. В ливанском обществе всегда господствовала смесь различных культур. Для маронитов характерна ориентация по меньшей мере на две культуры: с одной стороны, на арабский мир, а с другой — на франкофонию. Правда, позиции франкофонии в настоящее время ослабевают, потому что, по мнению маронитов, Франция отвернулась от них. Подобная «многокультурная» жизнь для маронитов совершенно естественна. Их разговорными языками являются арабский и французский, а в последнее время по причинам профессионального характера разговорным стал и английский. Таким образом, марониты всегда жили в открытом мире и при этом сохраняли свою заметную специфику…»

Третья особенность, характерная не только для маронитов, но крайне значимая для их общины, заключается в исключительной преданности своим семьям. В определенной степени это объясняется влиянием религии, предписанным ею уважением брачных уз. Свою роль в этом сыграла и беспокойная история Ливана. Кроме того, привязанность к своей семье характерна для любой диаспоры.

«Если вы постоянно живете под угрозой, то семья становится тем местом, где вы чувствуете себя защищенным, сохраняете свою самоидентификацию, которой угрожают мусульманское окружение, различные нашествия и враждебные конфликты внутри самого Ливана…»

Переселившись в Бразилию, Бихара Гон оставался носителем всех этих ценностей и традиций. Более того, это было самое ценное, чем располагал нищий эмигрант.

«Многочисленные опасности, порождаемые религиозными и этническими конфликтами, а также нищета подталкивали молодежь к эмиграции. Средства к существованию в деревнях были ограниченны, семьи многочисленны, земли не хватало. Молодые люди не имели никаких перспектив. Как и многие другие, мой дед понял, что, оставаясь в Ливане, он ничего не добьется. Кто-то из родственников рассказал ему о двоюродном брате, который переселился в Бразилию, кто-то — о друге, что обосновался в Соединенных Штатах и разбогател…»