Эмир Чалбаш - Сковать боем!

Убедившись, что высота подходящая и он приземлится точно к своим, не имея больше терпения от сжигающего лицо, руки, ноги огня, покидает самолет на парашюте. Двое его других летчиков, закончив бой с четырьмя Ме-109 вничью, возвращаются на свой аэродром, благополучно приземляются. Некрасов долго лечился в госпитале, полностью выздоровел и опять встал в строй и продолжал так же геройски воевать на своем И-16. Правда, большие пятна на лице и руках от ожогов остались очень заметными. Этот героический поступок Виктор Некрасов совершил на глазах всех, кто смотрел на этот неравный бой с земли летом 1942 года под Ржевом.

С Некрасовым последний раз я виделся перед маем 1943 года, когда я был в другом полку, а он, будучи инспектором по технике пилотирования, прилетал расследовать тяжелое летное происшествие, которое произошло с молодым летчиком на Ла-5 в моей летной группе. Несмотря на тяжелую воздушную обстановку, что вынуждало летчиков нашего полка почти каждый раз вести воздушный бой с численно превосходящими силами немцев, за период пребывания под Ржевом мы в полку потеряли только одного летчика. Но потеря была очень тяжелая. Потеряли мы навсегда своего всеми любимого, остроумного, веселого товарища Сашку Журова. Гибель Журова потрясла весь личный состав полка, он был любимцем всего полка. После окончания операции под Ржевом наш полк опять перелетел на свою точку базирования на Центральном фронте.

Общим недостатком большинства частей фронтовой истребительной авиации к началу войны оказалось то, что очень многие боевые летчики-истребители не летали ночью. А что касается нас, бывших летчиков-инструкторов, тем более мы ночным полетам обучены не были. На фронте это сказалось в самые первые дни.

Немецкое командование воспользовалось этим обстоятельством и очень часто посылало своих ночных пиратов бомбить наши войска ночью. Фронтовые истребители не могли этому воспрепятствовать. А главные силы нашей ночной истребительной авиации были заняты на обороне Москвы, Ленинграда и других стратегически важных объектов. Правда, фашистская фронтовая истребительная авиация тоже почти не летала, но это для нас примером не могло быть. Поэтому высшее командование приняло решение срочно приступить к обучению к ночным полетам определенного количества летчиков во фронтовых условиях. Такую задачу получил и наш полк. Выделили нас шесть летчиков, меня назначили старшим группы, и мы перелетели на аэродром несколько дальше от линии фронта для полетов ночью. Все шло хорошо. Группа стала успешно овладевать полетами на боевых самолетах ночью. Посадку производили на прожекторах, что сильно демаскировало наш аэродром. Мы хорошо знали, что враг не заставит себя долго ждать, он обязательно нанесет нам ночной «визит». Так оно и получилось. В одну прекрасную ночь враг пожаловал к нам. У нас к этому времени садился последний самолет, больше в воздухе наших самолетов нет, а над нами гудит какой-то, и нетрудно было определить, что это бомбардировщик. Надо сказать, что мы здесь допустили самоуспокоенность и начали гадать: наш или не наш? Пока мы гадали, услышали явный свист падающих бомб. Я стоял у стойки с тумблерами сети освещения несколькими лампочками линии взлета и посадки, успел одним движением сверху вниз выключить все тумблеры и упал на землю. В это время стали взрываться бомбы вокруг нас. Немец сбросил все бомбы и ушел. Встали с земли, отряхнулись, осмотрелись – вроде все в порядке. Все летчики и техники живы, самолеты невредимы, когда я собрал всех людей, чтобы еще раз убедиться, все ли невредимы, Саша Калугин пожаловался, что осколком зацепило голову и она слегка болит. Некоторые остряки стали подшучивать над ним:

– Ничего, Саша, тебе не привыкать, с тобой не то раньше было, а эта царапина до свадьбы заживет.

– Кровь есть? – спросил я Сашу.

– Малость есть, кажется.

– Сильно болит голова?

– Да не очень вроде, но боль какая-то тупая, неприятная.

Врач посмотрел, ничего определенного сказать не смог. Я распорядился отрулить самолеты в капониры, напомнил об осторожности, чтобы не попасть в воронки от бомб. Пришли домой, при свете осмотрелись, вроде все кончилось благополучно. У меня реглан в двух местах был прорезан мелкими осколками, но до тела не достало. Посмеялись над немцем, что зря бросил столько бомб и никакого вреда нам не нанес. Саша тоже перестал жаловаться на головную боль. Значит, все в порядке. Все легли спать. Но примерно через полчаса вскочили на ноги – Саше Калугину плохо. Сильно болит голова, появилась тошнота. Немедленно организовали машину, врача с сопровождающими и отправили в госпиталь в Малоярославец. Саше пришлось еще раз перенести тяжелую операцию. На этот раз головы. Оказалось, что у него пробит череп диаметром в 20-копеечную монету и мелкие осколочки кости черепа врезались в мозг. Тысячу раз спасибо нашим неутомимым труженикам, спасителям сотен тысяч жизней на войне – военным врачам, которые вовремя и искусно сделали операцию Саше и спасли его от верной смерти. Второй раз на войне Саша Калугин победил смерть. С этого дня мы потеряли Сашу как опытного, храброго летчика-истребителя. Он был списан с летной работы. Я думаю, каждый понимает, что с пробитым черепом летать, тем более на истребителе, невозможно. Малейший перепад давления в воздухе при вертикальных маневрах немедленно выдавит заглушечку, которую врачи установили на отверстие в черепе.