Борис Мисюк - Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах

Швартовка – это главный экзамен для судоводителя. Проверка всех его знаний разом. Капитан должен знать-чувствовать свой пароход, как родную жену. И тогда пароход, как жена, будет отвечать взаимностью, отзываясь на каждое твоё движение, каждое слово. Да!

Швартовка в море, ночью, в тумане – экзамен с самой большой буквы. Это струнное напряжение нервов, глаз, мыслей и чувств, всех шести, притом работа шестого чувства тут приоритетна. Мастерство судоводителя – в швартовке, как в зеркале.

И вот громада «Спасска» выплывает из молока тумана, грозно, пугающе неотвратимо нависает своими надстройками над малорослым, таким беззащитным транспорточком и… неожиданно мягко льнёт к его борту. С носа и кормы базы синхронно взвиваются над морем выброски, за ними ползут толстые швартовы. На транспорте долго возятся с подачей шпринтов, прижимных тросов. Анатолий Александрович, перегнувшись через планширь, смотрит какое-то время на эту возню, наконец, удовлетворённо кивает и уходит в рубку. Швартовка окончена. Экзамен сдан, как обычно, на пять баллов.

Капитан-директор А. А. Семашко

– Да, «Спасск» мне тяжело достался, – Семашко даже зажмурился на миг и качнул головой. – Это был самый отстающий корабль на Дальнем Востоке. Он был первым в серии этих судов, и на нём, как говорил Диденко, тогдашний начальник Базы флота, даже подволоки были самые низкие, отчего в каютах – вечный сумрак. Да, а через год «Спасск» стал догонять «Сухону», лидера не только дальневосточного, но и минрыбхозовского флота вообще…

Боже мой, в каком загадочном мире мы живём! То ли в мире чудес, не исключая и страшных, жутких, то ли в мире символов. Мы сидим с Анатолием Александровичем в кабинете Базы флота, вознесённом над бухтой Диомид, на сопочном склоне, и вдруг надо всей этой бухтой, буквально забитой рыбацкими судами, повисает густой протяжный гул, слитное горестное гуденье целой сотни, наверное, пароходных стальных и медных горл. Это прощальный салют, проводы в последний путь капитана Валерия Горошко. Я знал его, добрый был капитан, добычливый рыбак. И вот – всего 54 года ему, оказывается, было отпущено на этом свете.

Да, господа, да, друзья, грустно: капитаны долго не живут. Плавбазой «Сухона» больше десяти лет командовал Генрих Георгиевич Кайзер, славный капитан-директор, замечательный человек добрейшей души, умница и честняга редкостный. Я горжусь тем, что дружил с ним. В конце 80-х сошёл на берег капитан и стал замом начальника Базы флота. И морской, рыбачий народ вскоре проголосовал за то, чтобы возглавил он Базу. Но – не судьба! В 51 год Генрих Кайзер ушёл. Я бы сказал, погиб на посту: после крупного разговора с начальством – кровоизлияние, и всё. Не живут капитаны долго, особенно на берегу. Как дельфины, как киты…

Ах, «Сухона”, красавица плавбаза, сколько морского народу прошло по твоим палубам, сколько добрых воспоминаний о тебе осталось в наших сердцах…

– Ну вот, стали мы, значит, Кайзера догонять. А через год нашему «Спасску» было доверено принимать комиссию ЦК КПСС…

Брежневские времена. Застойно-застольные, кладезь для юмористов нынешних дней. А в те годы было не до смеха. Особенно, когда вот так – не любовь, а комиссия нечаянно нагрянет. А ту комиссию и вообще с такой большой буквы писали, что шапка с головы валилась, как глянешь на неё. И «Спасск» лизали чуть не языками, да всем экипажем. И смотрины прошли, как говорится, слава Богу. И были грамоты, премии, награды, цветы и туши.

Кстати, о чистоте, о вылизанных палубах. Семашко долго был капитаном-директором РМБ (рыбо-мучной плавбазы) «Алексей Чуев» и, естественно, очень любил этот пароход. Вот как он говорит о нём:

– «Чуев” у меня всегда ходил тщательно выбрит и прилежно отутюжен. У нас нередко можно было услышать по радио такие объявления: «Сегодня из длительного рейса в порт Владивосток возвращается плавбаза (название). Торжественная встреча состоится на 49-ом причале рыбного порта… Полгода, год, а порой и больше – вот что такое «длительный рейс». Это сверхчеловеческая, запредельная усталость – моральная и физическая. И вполне естественно, что судно к родным берегам приходит тоже не в парадной форме. Рабочий вид: заветренные, облупившиеся рубки и мачты, ржавые борта… Да, так оно и бывало, но только у кого угодно, а не у Семашко. Для него плавбаза – что любимая женщина. Вот послушайте: