как глоток свежего воздуха... Старайтесь, по возможности, не болеть, я все-
таки уверена, что вам надо постараться тоже выбираться на воздух, не
дожидаясь лета, – брать отпуск за свой счет и уезжать. <���…>
Всего, всего доброго! До скорой встречи (вернусь 13.III)! Привет
Шурику!
Ваша И.Л.
P.S. Немыслимая длина этого письма – свидетельство того, насколько
я о вас соскучилась...
ПИСЬМА
130
И.В. Лаврентьева – А.Л. Локшину
21.VII.80
Дорогой Александр Лазаревич!
После нашего телефонного разговора я думаю о Вас и продолжаю
мысленно беседовать с Вами; хотела написать Вам вчера, но что-то все
время мешало – приходили посетители ко мне и к соседке по палате (она
лежит после операции) и т.п.
Меня так тронуло Ваше беспокойство обо мне и Ваш звонок Инне
Б[арсовой], и я чувствую себя невольно виноватой перед Вами – не хватало
Вам еще дополнительных тревог и беспокойств!
Да, вот так и получается, что моя дружба с Вами и Татьяной
Борисовной, которая дает мне так много радости, оборачивается подчас
другой стороной... Впрочем, видимо, иначе и быть не может...
Дорогой Александр Лазаревич, много думала я о Ваших горьких
словах относительно «существования», – но ведь это совсем не верно! Я
понимаю, что субъективно Вы не можете чувствовать и думать иначе – но
это только Ваше субъективное ощущение! Кажется, Джон Донн сказал:
«Колокол звонит по тебе», когда уходит человек. Наверное, Вам даже
трудно представить себе, как много даете Вы всем, кто с Вами общается, и
до какой степени Вы каждому из нас нужны. <���…> В том, что я говорю, не
ни слова «преувеличения» (как Вы любите говорить) или неправды – уж за
пять-то лет я смогла это проверить! Я еще здесь недавно, работая над
статьей (в связи с которой у меня на тумбочке лежит, наряду с прочим, и
Ваша 3-я симфония) думала, что все, что я сделала за последние 5 лет, все
новые мысли возникли только через знакомство с Вашей музыкой и с Вами.
(Я, конечно, не ценю свою работу выше того, что она заслуживает, – но
сейчас речь не об этом!). Я уж не говорю и о том, что Вы продолжаете
писать, как только улучшается Ваше состояние. Очень возможно, что мне
теперь в самом скором времени предстоит перейти на тот же формальный
статус125, что и у Вас (и, следовательно, даже в этом сделаться на Вас
похожей), – но меня пока это не пугает и, думается, я не буду себя
чувствовать как-то существенно по-иному, сохранив лишь небольшую часть
работы (конечно, я буду непременно добиваться оговорки о «праве работы»
– это единственное обязательное для меня условие). И, судя по отношению
к себе окружающих – бывших учеников, друзей, – думаю, что тоже по-
своему буду им нужна. Еще одну вещь мне давно хотелось сказать Вам, и
один раз я все-таки позволю себе это сделать: я не хочу, чтобы к Вашим
мыслям обо мне – всегда, при любой ситуации, – примешивалась грусть,
125 Т.е. получить инвалидность.
Лаврентьева И.В. Письма к А.Л. Локшину и Т.Б. Алисовой-Локшиной
131
потому, что для меня дружба с Вами была все эти годы источником самой
светлой и большой радости, ничем не омраченной – это же такая редкость и
такой удивительный подарок судьбы! Хочу, чтобы Вы знали и помнили
всегда, что это – основная «доминанта», основная «тональность» наших
отношений и именно так (в мажорном строе) и думали обо мне. <���…>
Ну, пожалуй, на этом остановлюсь (хотя в мысленных беседах было
еще что-то, уже не помню). Писать все-таки трудновато от слабости –
наверное, Вы заметили по почерку, за который приношу извинения.
Наверное, скоро буду дома, и можно будет дольше поговорить по телефону
(правда, неудобно, что он у нас в прихожей).
Большой привет всем Вашим.
Очень скучаю о наших вечерах и уж очень захотелось с Вами
поговорить! Всего доброго! Ваша И.Л.
И.В. Лаврентьева – А.Л. Локшину и Т.Б. Алисовой-Локшиной
4.XI.80
Здравствуйте, дорогие мои!
Александр Лазаревич, Ваше письмо было предпраздничным
подарком – неожиданным (т.к. помню Ваше отвращение к писанию писем)
и все же в глубине души где-то ожидаемым – а вдруг... – уж очень мне этого
хотелось, много думала о Вас обоих. Мой мысленный ответ на него – раз в
10 длиннее того, что смогу сейчас написать, т.к. сидя еще писать не могу,
хотя садиться уже разрешают. Телефонный разговор с Вами остается пока в
весьма туманной перспективе, а поговорить уж очень хочется.
Читать дальше