Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925) - 1914-1918 г.г.

Среди прибывших немецких военнопленных была самая разношерстная публика: часть пленных проклинала большевиков и Советскую власть вообще, часть же из них о новых порядках и правителях отзывалась хорошо.

Поздно вечером нас погнали к вагонам. Здесь мы впервые встретились е представителями Советской власти, – это был комендант эшелона, который принял нас по счету, расписался и извинился перед нами, что больным он может предоставить только теплушки.

Но разве для нас это имело какое-либо значение! Хотелось сесть в вагоны и быть уверенными, что вот теперь-то, наконец, едем в Россию.

Эшелон почему-то долго не отходил. Мы все повылезли из теплушек и стали собираться в кучу. Немецкие часовые, приставленные к каждому вагону и сопровождающие нас до демаркационной линии, на этот раз уже нисколько не мешали и были чем-то в роде почетного караула.

Вокруг одного из вагонов шел горячий спор, С вагона выступала сестра милосердия эшелона и доказывала нам, пленным, какие изверги большевики, и какое ничтожество Советская власть, заключившая в Брест-Литовске талой позорный мир. Против нее выступил один из пленных. Бедненькая сестрица думала нас встретить политически малограмотными, не подозревая, что мы в iyieHy в смысле дне-loi куссий на политические темы прошли большую школу, чем она в России, считавшая своим долгом нас «информировать».

Поздно ночью, когда уже мы были каждый в своем вагоне, поезд тронулся.

Было прохладно. Сквозь щели вагонов-тенлутек видны были звезды.

Минула ночь. Настало утро. Мы все продолжали ехать по оккупированным немцами местностям. Как в прифронтовой полосе, наш эшелон повсюду встречали по-военному, т.е. на станциях были видны одни только военные—немецкие солдаты. Безмолвные и сонные, они провожали пас радостно сияющих. Так прошел день.

Солнце склонилось к закату, когда мы под’ехали к демаркационной линии. Позади остался Псков. Недалеко уже было до революционного Питера, пред которым мы преклонялись во сне и наяву в плену.

Замедленным ходом вез нас машинист по демаркационной полосе. Душу охватывало радостное чувство. Вот-вот эшелон остановится, и мы будем уже в подлинной Советской России.

Дорога вела по ровной местности. Кругом простирались поля, поросшие местами мелким кустарником.

Паровоз дал свисток, и поезд с грохотом остановился.

Мы были на маленькой станции, состоящей всего-навсего из нескольких домов.

Из главного станционного здания высыпали нам навстречу вооруженные красноармейцы. Осмотрев вагоны и убедившись, что, кроме нас, пленных, других лиц никого нет, пригласили нас по нескольку человек из каждого вагона пойти за обедом и газетами.

Принесли обед и целую охапку газет для каждого вагона. С жаром принялись за чтение. Это были первые большевистские газеты в Советской России.

Солнце село. Стало темнеть. Эшелон тронулся теперь к Петрограду.

Ночь была прохладная. Толысо-что распускались листья. Ро время остановок на, маленьких станциях слышно было пение соловья.

Снова настало утро. День мы всецело были под впечатлением большевистской России весны 1918-года. На станциях нас окружали красноармейцы, обыватели, расспрашивали, откуда едем, как обстоят дела с германской революцией и т. д. Жаловались на нужду, но когда мы стали повествовать про германскую брюкву и гнилую рыбу, хлеб с опилками, —? вытаращивали глаза и молча отходили. Бывали случаи, когда к нам подбирались лица с целями контрреволюционной агитации, но, получив от нас должный отпор, уходили, как ошпаренные. В эти дни каждый из военнопленных нашего эшелона был большевистским агитатором…

На второй день, рано утром, приехали в Петроград. Наш эшелон загнали в тупик и заявили, что приемный пункт Красного Креста нас сможет принять только к 11—12-ти часам.

Не знаю, когда еще так медленно тянулось время. С величайшим нетерпением ждали, когда нас придвинут к приемному пункту.

Наконец, к эшелону прицепили паровоз, и мы двинулись к приемному пункту. Эшелон еле-еле двигался, когда стали под’езжать к перрону. На перроне военный оркестр играл «Интернационал»…

Такой встречи мы и не ждали. И когда нас после бани повели в столовую, где на столе для каждого был поставлен маленький кусочек черного хлеба с кружкой чаю, мы все, как один, плакали от радости, как дети.

Встречали, ведь, нас чем могли.

Много времени минуло уже с тех пор, но в ушах все еще звучат приветственные слова представителя Петроградского Совета, тов. Носова: «Не пеняйте на нашу бедность, но гордитесь своей страной – бедной и нищей, но отныне свободной страной Советов. Умрем за Советы! Да здравствует власть Советов!»