Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925) - 1914-1918 г.г.

Голодали пленные всех национальностей. В конце 1914 года и в начале 1915 года мы все были на равном положении; тогда еще не существовало высшей расы – французов, бельгийцев, англичан, которые в 1916 и 1917 гг. питались как нельзя лучше, и низшей— русских, которые пухли от голода и сотнями тысяч отправлялись к праотцам.

Все пленные гонялись за ложкой супа, не говоря уже о куске хлеба, и считали величайшим счастьем попасть рабочими на кухню.

Работающие на кухне приносили домой в карманах картофельную шелуху и продавали ее за кольца, медальоны и другие вещи. За дневную получку хлеба можно было получить серебряные часы, за две-три – золотые.

Воровство в лагере шло самое отчаянное. Когда из города на кухню привозили картофель, мясо, толпа набрасывалась и расхватывала. Напрасно возивший оборонял воз кнутом. Нападающих били и палками, но напрасно. Избитые до крови, все же пожирали украденное тут же, под ударами. Дело доходило до того, что лагерное начальство принуждено было к продуктовым повозкам приставлять вооруженную стражу.

Чего только ни ухитрялись употреблять в пищу? Картофельную шелуху варили на чугунке, сушили и приготовляли суп. Ели смолу,—сшибали и собирали затвердевший, каплями стекающий с крыш бараков деготь.

В результате массовые заболевания, главным образом, среди русских. Люди умирали, как мухи. Оставшиеся в живых ходили, как тени.

Поглощали громадные количества воды, – единственно чего было вдоволь.

Еще в запасном полку в России, потом в маршевой роте нас угнетали вши. Не помогали ни баня, ни чистоплотность отдельных лиц, вши переползали с одного на другого, размножались так быстро, что бесполезно было мечтать об их уничтожении.

На фронте, конечно, нельзя было и думать о какой-либо систематической борьбе с паразитами, кроме разве уничтожения их ногтями. Этот же способ истребления приходилось применять и в плену, где их развелись такие массы, что не испытавший этого и не поверит. Вшей было такое множество, что когда места наибольшего скопления их в нижнем белье клали на кирпич и давили другим кирпичом, то слышался треск.

Чтобы сколько-нибудь облегчить себя, приходилось устраивать охоту на вшей по три раза в день —утром, в полдень и вечером. Утром и вечером вся эта процедура производилась в бараке, а днем – на свежем воздухе. Но «облава» на вольном воздухе обыкновенно не проходила без инцидентов. Еще в первые недели, когда мы жили в землянках, нередко бывали очень хорошие дни. Прогуливаясь на свежем воздухе и греясь на осеннем солнышке, пленные обыкновенно скидывали о себя все тряпье и с величайшим усердием принимались за истребление паразитов, или, как выражались, – выходили на охоту за белыми медведями.

Казалось бы, что в этом процессе не было ничего предосудительного, так как пленные творили весьма полезное дело, однако, караульные прогоняли нас в бараки и тех, которые осмеливались продолжать начатое дело, угощали прикладами. Видите ли, лагерное начальство не желало показывать окружающему миру, что вверенные ему пленные склонны заниматься такой прозой. А население города Гамельна и окружающих селений как-раз приходило к проволочным заграждениям лагеря, особенно по воскресным дням, и, конечно, могло наблюдать живописную картину, когда тысячи пленных голышом грелись на солнышке и копошились в своих тряпках.

Наконец, по лагерю был издан приказ, что убивать вшей можно только в закрытом помещении, т.е. в бараках либо в землянках.

Борьба с паразитами продолжалась долго. Только к весне 1915 г., когда в лагере устроили дезинфекционную камеру а пропустили через нее все нам принадлежащее тряпье, вшей стало меньше. При повторении этой операции они совершенно исчезли в лагере, но продолжали мучить людей в рабочих командах, где- таких, дезинфекционных камер не было…

В 6 часов утра играли зорю, после чего отпирались и бараки. По существующим инструкциям, после зори все должны были вставать, но эго выполнялось весьма относительно. В бараках было холодно, утренний кофе из желудей приносили только в 7 часов, так что по существу так рано и нечего было делать.

Смягчение режима всецело зависело от лагерного коменданта, а больше всего от батальонного фельдфебеля. Бывали немецкие фельдфебеля, которые доводили лагерный режим до абсурда, бывали, наоборот, и такие, которые относились к букве закона по-человечески, и под их начальством можно было кое-как жить. Но человечные фельдфебеля и унтер-офицеры обыкновенно в лагерях не долго уживались. Их не любил лагерный комендант и отправлял па фронт.