Иван Спатарель - Против черного барона

Это был большой день в жизни Вениамина Рябова.

Когда вечером летчик выходил из здания штаба армии, его окликнули:

— Венька! Неужели ты?

— Петька? Добров!

Они обнялись, расцеловались. Знали друг друга с детства. Поговорить было о чем.

Утром Добров доложил, что приказ командующего фронтом можно будет выполнить на «хэвиленде», имеющем большую дальность полета, и попросил разрешения слетать с Рябовым.

— А не завезет он вас в Турцию? — спросил один из работников штаба.

— Нет.

— Что ж, доверяете ему абсолютно?

— Наполовину доверять нельзя. Можно верить или не верить…

Штабист дернул плечами:

— Вы легкомысленно относитесь к такому важному заданию. Смотрите не прогадайте! Со своей стороны я категорически запрещаю!

В тот вечер я обратил внимание на лицо Рябова: он был похож на человека, который долго болел. Я понял, почему Добров так настаивал на полете именно с ним. Умница летнаб помогал своему старому товарищу навсегда порвать с прошлым. Лучшим лекарством для Рябова было доверие. Кроме того, ответственный боевой полет становился его первым шагом в новой жизни. С него начиналось искупление страшной вины перед Родиной.

Добров, Карабанов и я стали думать, как поступить, чтобы и запрет вышестоящего штабиста обойти, и в то же время не налететь на неприятность.

Решили так. Если кто-либо из посторонних спросит, скажу, что вылет разрешил я. Добров подтвердит, что не сообщал мне о запрете.

Сейчас даже как-то странно вспомнить об этом. Но так было. Мы чувствовали себя победителями. И очень хотели вырвать из тьмы прошлого, по-видимому, мужественного и честного человека. Ведь не так уж много бывших белых офицеров нашли силу, чтобы прийти к своему народу с повинной…

Наступило утро 17 ноября. Проснулись мы рано, по авиационной привычке сразу поглядели в окно. Облачная пелена все еще закрывала небо. Она лишь немного приподнялась. Вылетать было нельзя, но все равно пошли на аэродром.

Холодок бодрил. У «хэвиленда» кипела работа. Пудовые бомбы подвесили, пулеметы подготовили. Добров мудрил над картой. Рябов и моторист наскоро, прямо на старых трехцветных кругах, накрашивали красные пятиконечные звезды.

Наконец небо посветлело, свежий ветер немного разогнал облака. У нас тоже все было готово к вылету. Рябов сел в кабину, сосредоточенный, даже суровый. Вижу, как ему подбадривающе подмигнул Карабанов. Сел в машину и Добров. «Хэвиленд» оторвался от полосы и, набирая высоту, взял курс на юго-запад.

Скажу по совести, разные мысли роились в моей голове во время томительного ожидания. Правда, вскоре прилетели из Джанкоя летчики группы Арватова и немного отвлекли.

С Рябовым и Добровым мы условились, что они пройдут в глубь моря километров на сто. Но уже заканчивался второй час полета, пора было возвращаться. Карабанов начал осматривать «сопвич», готовясь к взлету, а я все смотрел на горизонт.

О том, что случилось в воздухе, мы подробно узнали только вечером.

…Самолет идет под самой кромкой облаков. Добров никак не налюбуется новыми, диковинными приборами в своей кабине. Внизу проплывает Севастополь. В бухте ни одного судна. Пустынен порт. Впереди — пепельное марево. Холодная, безжизненная равнина моря пуста. И чем дальше, тем ниже провисают тяжелые облака.

Добров и Рябов замечают вдали что-то похожее на дымки пароходов. Но облака все сильнее прижимают их к морю. Самолет уже идет над самыми волнами. Продолжать полет опасно.

— Веня, пожалуй, пора назад: врежемся в море, — передает летнаб.

Но летчик, ничего не отвечая, упорно продолжает полет. Видимо, он представил в это мгновение обшарпанные грязные суда, идущие курсом на Босфор, крейсер «Корнилов», на котором удрал «правитель и главнокомандующий Юга России»…

— Иуда, предатель, негодяй! — вдруг гаркнул Рябов.

С каким удовольствием он искромсал бы сейчас бомбами и пулями каюту-салон черного барона!

— Что ты орешь? Венька, с ума сошел! Идем в тумане! Разворачивайся домой! — кричит в переговорное устройство Добров.

«Хэвиленд» круто разворачивается.

— Петя! — взволнованно, глухо отвечает в трубку Рябов. — Спасибо тебе, что помог понять. Какое счастье не плыть неизвестно куда…

Добров приподнимается со своего сиденья и, протянув руку к передней кабине, похлопывает летчика по плечу.

Самолет идет домой. Впервые за войну Добров везет бомбы назад, на аэродром. Но так и должно быть: ведь наступил мир… За него и воевали.