Екатерина Суровцева - Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов

– Но сам Франц-Иосиф не пользуется любовью народа и войска; про него отзываются самым дерзким образом; по мнению Балабина, династия находится в сильной опасности.

– В настоящую минуту императора Франца-Иосифа действительно бранят на все лады. Народная ненависть, однако, направлена не лично против него и не против монархического принципа, а против административного произвола, против конкордата и полицейских порядков. Отменит он существующую систему правления, и всё переменится, снова его станут хвалить и почитать. А что касается династии, так позвольте доложить вашему, величеству: все народы главным образом живут привычкой, и австрийские народности, какого бы племени ни были, привыкли гнать над собой дом Габсбургов и не на шутку задумаются подчинить себя другой, незнакомой им власти – хуже может выйти.

Балабин, человек более остроумный, чем разумный, любил, прислушиваясь к собственной речи, играть фразой и метафорой, что и приводило его, рассуждая о политических делах, потоком своего красноречия не редко увлекаться за пределы здравого смысла. И в оценке австрийских дел он тут же, суток не прошло, кинулся из одной крайности в другую. Франц-Иосиф не прибыль ещё, как из венского посольства Балабину сообщили манифеста, которым австрийским подданным объявлялось, что дипломом от 20-го октября император вводить новую государственную организацию. На основании этого диплома верховная власть обязывалась все законодательные, административные и финансовые вопросы решать только при содействии государственного совета, усиленного определённым числом членов, избранных из среды провинциальных сеймов. Всем австрийским провинциям возвращались их прежние статусы и самостоятельное управление. В Венгрии восстанавливались комитаты, и с уничтожением центральных имперских министерств внутренних дел, юстиции и духовных дел вновь учреждалась до восстания при императоре существовавшая венгерская канцелярия (Ungarische Hof-Kanzelei). Бенедек, занимавший должность венгерского наместника, назначался командующим войсками в венецианской области.

С этим известием в руках Балабин принялся проповедовать, что Австрия совершенно переродилась, умы успокоены, и народные желания удовлетворены свыше, чем позволено было ожидать. Par ce coup de théatre L’empereur d’Autriche a completemenl changé la face des choses; je ne m’attendais pas de sa part un te acte d’abnégation, – говорил он каждому посвящённому и непосвящённому в политические дела – не все только верили ему на слово.

Выходило не то: венгерцы оставались неудовлетворёнными; диплом не давал им полной автономии, которой они домогались; немецкие и славянские провинции считали себя обиженными, не получив тех прав, которые были даны Венгрии. Диплом 20-го октября отнюдь не следовало считать последним словом в деле преобразования Австрийской империи; он был только этапом на пути к позже данной, ныне существующей конституции.

Неудовольствие, царившее в Австрии, уменьшилось, но совершенно не было прекращено. Балабин ошибся в существенном значении диплома, как он ошибался, считая Австрию, до его публикации, осуждённою погибнуть без всякого спасения.

Начались маневры, смотры и учения, в вперемежку с парадными обедами, театрами и празднествами всякого рода – не имелось времени дух перевести. Весь день проходил в явлениях и представлениях, в скачке из конца в конец Варшавы и в переодевании из одной формы в другую. Народ глазел, под давлением полиции восторгался, покрикивал «ура», но от наблюдательного глаза уже тогда не могло ускользнуть, что поляки готовятся к чему-то недоброму. Из всех дорогих затей, устроенных для забавы чужестранных гостей, обратила на себя особенное внимание чудная иллюминация в Лазенках, превосходившая разнообразием и блеском все известные европейские иллюминации.

Во время маневров случилось со мной два, в моей памяти сохранившееся, эпизода. Военный министр, Николай Онуфриевич Сухозанет, несколько раз мне поручал следить за тем или другим делом и сообщать ему мои замечания. В то время, по примеру Франции, в большей части европейских армий стали заводить нарезные орудия системы Лагита, причём и у нас была сформирована подобного рода пробная батарея. Приказал он мне, между прочим, во время артиллерийской пальбы в мишени, наблюдать за огнём этой батареи для оценки его сравнительно с меткостью, принадлежащею австрийской артиллерии. Батарея не стреляла особенно метко: снаряды не долетали до мишени или перелетали. Государь Александр Николаевич, до крайности рассерженный плохим действием батареи, подскакал к батарейному командиру и в присутствии иностранцев осыпал его самыми нелестными упрёками. Артиллерийский полковник что-то хотел сказать, но государь, не слушая, крикнул – молчать! – и ускакал.