Екатерина Суровцева - Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов

Ультракатолик по воспитанию, глубоко преданный абсолютизму по вековым традициям дома своего, не по чувству и убеждению, а повинуясь силе обстоятельств, решился Франц-Иосиф вступить на дорогу либеральных учреждений, и, в похвалу ему должно сказать, с той поры, победив самого себя, не сворачивая, твёрдым шагом, пошёл по избранному пути. Ни хитрые козни властолюбивой феодально-клерикальной австрийской знати, ни сопротивление, встречаемое им в кругу собственной семьи со стороны родительницы своей, эрцгерцогини Софии, когда дело касалось церковного интереса, не успевали ослабить его решимости. Да и пора была перейти к новому порядку вещей. Австрия видимо подвигалась к полному разложению: Баховская административная манипуляция породила несказанную путаницу; полицейские строгости, притупив чувство боязни, довели народ до глубокого озлобления; постановления конкордата сковывали свободу совести и мышления тесными узами клерикальной нетерпимости; финансовое расстройство угрожало государственным банкротством. Ценность бумажных денег, благодаря Бруку, пред войной стоявшая «al pari», упала на 60 %. По всем провинциям платёж податей прекратился на половину. Напрасно ставили экзекуцию к неплательщикам, напрасно продавали их имущество и самих сажали в тюрьму; под конец не стало места, куда сажать, не находилось, кому продавать под молоток попавшее добро; на казну ложилась только обязанность кормить лошадей и скотину, захваченных у неплательщиков. Венгрия находилась в сильном брожении: там без дальних околичностей жгли дома у покупщиков за недоимку конфискованного имущества, чему всего чаще подвергались евреи, не имевшие силы устоять против соблазна дешёвой наживы.

При стечении таких неблагоприятных обстоятельств наступил 1860 год, открывший для Австрии новую эру. Постепенно увеличивая уступки, настоятельно требуемые общественным мнением, император Франц-Иосиф силою обстоятельств наконец был доведён до издания Февральского патента 1861 года, которым австрийским народам даровалась ныне существующая конституция. Для успешного водворения нового порядка, понятным образом, требовались и новые государственные деятели. Поэтому австрийский император прежде всего постарался заменить новыми людьми своих прежних, к преданиях старины застывших министров.

В мае ещё 1859 года, вслед за объявлением войны со стороны Франции, граф Буоль был уволен от должности министра иностранных дел. В императорском послании (Handschreiben) значилось – по собственной просьбе, но это была только позолочённая пилюля. Дело совершилось столько же неожиданно для него самого, как и для всей публики. Ещё за два дня до появления этой новости у графа Буоля был блистательный раут, на котором я присутствовал, и самый наблюдательный глаз не в состоянии был подметить ни малейшей перемены в его горделивой осанке, ни в улыбках, с которыми его встречали собранные тут дипломаты. А носился бы между ними слух о падении его, как ни приучены они владеть своими физиономиями, у того или другого непременно проскользнул бы хоть минутный взгляд недоумения при виде спокойствия, хранимого министром, готовящимся потерять портфель.

По поводу его неожиданной отставки мне представился случай увидеть, как мало настоящего благородства следует искать даже в кругу людей, преимущественно претендующих на безусловную порядочность. Проходя по Грабену, недалека узнал я графа Буоля, шедшего мне навстречу; шёл он, глубоко нахлобучив шляпу, в землю потупив бывало невозмутимо гордый взгляд. Впереди меня шло несколько человек, в дни силы его большою честью считавших получить от него приглашение к обеду и на вечер, ещё за два дни пред темь на лету ловивших его улыбку, низко изгибавших спину пред ним, когда он осанисто прогуливался по своим, гостями кишевшим залам. Теперь проходили они мимо него, шляпы не касаясь, будто его не узнавали.

Охало мне досадно на этих господ, так бесцеремонно выставлявших на показ своё невнимание к человеку, которому недавно ещё льстили и поклонялись в виду всего общества.

Поравнявшись с Буолем, я снял шляпу и почтительно поклонился ему.

– J’ai L’honneur de saluer monsieur le comte!

Буоль приподнял голову и пытливо взглянул на меня – не сарказм ли? Кланяется русский, а русские, знал он, со времени восточной войны его любить не могли и внутренне должны были радоваться его падению; не заметив, однако, ничего подобного, Буоль приподнял шляпу, поклонился раза два и прошёл.