Анна Красноперко - Письма моей памяти

— Катерина Логиновна помогла бы нам,— говорит мама.

Из маминых друзей в гетто живут Маня Григорьевна Неймарк и Белла Моисеевна Дедович.

Тетя Маня — очень добрый и щедрый человек. Дом, в котором она жила до войны, уцелел. Тетя Маня, чтобы не умереть с голоду, меняет вещи на харчи. Кое-чем делится с нами. Маня Григорьевна живет в Хлебном переулке. Удивительное название! От него пахнет хлебом.

Белла Моисеевна — учительница. Еще до войны болела базедовой. Она даже и сейчас, в голодуху, не похудела, с трудом передвигается.

Ученики не забывают ее. Она получила привет от Саши Миготина, Коли Малышки и Кати Иориной. Дети подходят к колючей проволоке, чтобы передать ей что-нибудь из продуктов, повидаться.

Белла Моисеевна тревожится за дочку Эллу. Девушке достали метрику, перевезли в село под Осиповичи. У Эллы теперь другое имя и фамилия.

Выручит ли метрика?

Что они сделали с нашим городом! Руины, пустые черные глазницы окон, устоявшийся запах гари. Мне кажется, что если я забуду, как выглядел наш Минск, наш переулок, двор, однокомнатная квартира с верандой, коммунальная кухня, всех людей, с кем прошло мое детство, то совершу предательство.

И я вспоминаю, вспоминаю, не даю себе все это забыть. Ничего давно нет: ни дома, ни двора. А люди — кто где, неизвестно. Есть только пепелище.

Часто в мыслях брожу: от Подгорного переулка до музыкальной школы на площади Свободы. В руках у меня, как прежде, музыкальная папка. В ней этюды Черни, прелюдии Баха… Вот сейчас войду в класс. Мария Яковлевна Шлопакова, моя учительница, будет слушать меня…

К сожалению, колонны не ходят ни к Подгорному переулку, ни к площади Свободы. Какое замечательное название у этой площади!

Ночь холодная, не спится. Печка остыла, не согреться. У старой Тэмы нет дров. С утра закинет несколько полешек. А тепло держится недолго.

Светает. Выхожу во двор. Надеваю легкое летнее пальто. Подмораживает, но мне не холодно.

Как раз накануне мы с мамой обсуждали, во что будем одеваться. У нас одно зимнее пальто на всех.

Бегу на самое высокое место Замковой. Радуюсь, что не замерзла:

— Можно будет перезимовать и в летнем…

Внимательно всматриваюсь в противоположный берег реки. По ту сторону гетто, кажется, тихо. Правда, справа, с Немиги, слышится гул. Он нарастает, приближается — едут машины. Но ведь необязательно, чтоб они ехали в гетто, успокаиваю себя. Возвращаюсь назад. Не верю глазам. Машины рядом. Из них выскакивают солдаты в немецкой форме, окружают район.

Успеваю забежать в дом, кричу:

— Погром!

В одно мгновение все одеты. Мама прижимает' к себе Инночку, зачем-то хватает буханку хлеба, отдает мне. Потом помогает бабушке завязать платок, надеть ботинки.

Благоразумная, рассудительная Дина говорит:

— Это, кажется, последний эпизод…

(Любимое выражение Дины: «Жизнь — это цепь эпизодов». )

Нас выгоняют из дому. На дворе уже много народу. Видно, успели нагнать из соседних домов. Красавец Дворкин. Его высокая фигура и седая голова видны издалека. Рядом его дочка, длиннокосая Зиночка. Инженер Лившиц. Он подходит к нам, снимает шляпу, здоровается. Удивительно, в такой момент…

Думаю, что сейчас нас будут расстреливать около этого красного кирпичного дома. Боже мой, они расстреляют нас у дома, где совсем недавно жила моя подружка Тата — Танечка Дроздова, которую вместе с родителями выселили отсюда.

Нас в самом деле толкают к стене. Немцы начинают считать людей, распихивают их в разные стороны. Хоть бы не разлучили нашу семью.

Идет какая-то сортировка. Отчетливо слышу два слова: «Leben», «Tod» [6] «Жизнь», «смерть». . Значит, в одну колонну они толкают людей, которым еще предназначено жить, В другую — тех, кого поведут на расстрел. Мы попадаем в последнюю. Люди понимают положение. Пытаются из колонны смерти перебежать в колонну жизни. Вдруг наступаю на что-то мягкое. Передо мной сине-белое лицо девочки. Узнаю его. Это соседка Сима Котлярова, подруга Дины. Тормошу ее, прошу:

— Вставай!

Дина говорит:

— Она не встанет: ее убили. Хотела перелезть через проволоку.

До этого мозг работал необычайно точно, удивительно ясно. Теперь ничего не могу понять:

— Она убита?

…Солдаты окружают нас.

Куда ведут? Вверх по Димитрова. Может, к Юбилейной площади? К юденрату?

Колонна конвоируется с обеих сторон, через ряд. Наш ряд, в котором бабушка, мама, сестра и я, без конвоиров. Но они идут спереди и сзади. Тех, кто вырывается из колонны, тут же расстреливают.