Мин Ким - Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах

Они уже ждали меня — не у крыльца, но на первом этаже. Я поднялась по лестнице. Меня тут же подхватили Джейсон, Мэтт и пара девушек, которые там работали. Все улыбались — да и почему бы им не улыбаться? Я ведь пришла, девушка со скрипкой. Люди, которые собирались отнять ее у меня, ждали этой минуты… нет, не с видом стервятников, а скорее так, словно делали мне огромное одолжение. Сплошная любезность и великодушие.

Так и должно быть, Мин. Так устроен этот мир. Была скрипка ваша, стала наша. Жила-была в сказочной стране девочка. И любила эта девочка играть. И когда она подросла, нашла она родственную душу. И любила ее, и лелеяла, как только юные девушки умеют, — нежно и бесхитростно. Жили они жили, и как-то раз вышли на свет. Жили они жили…

Мы прошли мимо открытого кабинета и оказались в демонстрационном зале — почти прямоугольном помещении с двумя большими окнами и столом между ними. Из окон открывался вид на улицу Королевы Анны и красные викторианские здания напротив. Высокий потолок, светлые стены, минимум обстановки: диван в одном конце, камин — в другом. Здесь явно хотели создать атмосферу салона, но не преуспели. Зато все располагало к заключению сделок. Рядом с камином была выставлена виолончель. Я положила на стол старый футляр, который подарил мне Риччи. Теперь я удостоилась чести на него взглянуть. Погребальные пелены сняты.

Как же здорово было встретиться со старым, потрепанным жизнью другом.

— У тебя слишком тяжелый футляр, — сказал мне Риччи как-то раз. — Вот, возьми этот.

И я положила в его подарок свою скрипку. Тогда я не думала, что мы когда-нибудь с ней расстанемся. И вот теперь он лежал на столе передо мной, а внутри лежала моя скрипка. Их с футляром не разделили. Ну и хорошо.

Я спросила, нельзя ли ненадолго остаться с ней наедине. Думаю, сами они ни за что бы не предложили. Иначе им пришлось бы признать, что я — настоящий ее владелец, признать все то, что с нами произошло, признать свое поражение, или, по крайней мере, истинное положение вещей.

Но они согласились. И вышли из комнаты.

Я открыла футляр. Все выглядело почти так же, как в последнюю нашу встречу. Два смычка, ноты для трио Шуберта. Вот только шелковый платок пропал. Тот самый, в который я всегда ее заворачивала. Я перевела взгляд на скрипку. Вот она, незаменимая часть меня. Такая знакомая. Невозможно поверить, что она куда-то пропадала. Справа на корпусе — крошечная отметинка, маленькая, почерневшая за эти годы родинка. Будто слезинка, проявление слабости, почти мольба о любви и заботе.

— Здравствуй, — прошептала я.

Я осторожно взяла ее, и в этот момент весь зал куда-то исчез. Да, рядом стоял мой друг, но я не замечала его присутствия. Мне сразу же бросилась в глаза новая подставка. А струны остались прежними. Потрясающе! Но подставку под ними сменили. Я столько трудилась над ней, подпиливала, сдвигала, а теперь ее место заняла другая. Прекрасно воспроизведенная, настоящее произведение искусства. Но все равно другая, не та, над которой мы так долго и упорно трудились, чтобы она идеально подходила нам обеим. Получается, скрипка, как и я, не смогла выйти из этой передряги без последствий.

Я положила скрипку на плечо и прижалась к ней подбородком. Как будто снова обрела утраченную руку. Хорошо ли ей, удобно ли, как прежде? Да, похоже, что все, как прежде. Это трудно описать словами. Недавно я говорила с Чарльзом Биром о взаимоотношениях между музыкантом и его инструментом. Это трудно понять. Это не отношения между родителями и детьми, но ты таешь. Твой инструмент не протез и не ребенок. Посторонние люди часто сравнивают скрипку с ребенком. Понятно почему. Она такая же маленькая, у нее похожая форма, и заботятся о ней, как о ребенке. Я сама в этой книге описывала ее именно так. Это понятное и удобное сравнение. Но не точное. На самом деле все иначе. Это попытка описать нечто внутри тебя, то неназываемое существо, которое есть в каждом из нас, с которым каждый остается один на один. Его трудно назвать или нарисовать на холсте, или спеть, но можно попытаться в надежде, что когда-нибудь… Нет. Все равно не получится. И ты знаешь, что не получится. Ни у кого не получалось. Это недостижимо. Мы живем, умираем, но так и не можем разгадать эту загадку.

Я прижала ее к себе, поставила руку, поставила пальцы. Сыграла несколько нот на открытых струнах — соль, ре, ля, потому что именно с них я всегда и начинала: соль, ре, ля. Потом я вывела ми. Этот звук был похож на звон колокола в красивой старинной башне — звук, переживший время. Вибрации пошли по руке, передались всему телу, всему залу, и я почувствовала, как знакомое биение жизни наполнило мою голову, легкие и всю мою суть. Жизнь! Она снова бежала по моим венам. Я была как Спящая Красавица, которую, наконец, поцеловал принц. Я проснулась, душа скрипки снова слилась с моей. А эти три года внезапно куда-то исчезли.