Дэвид Линч - Комната снов. Автобиография Дэвида Линча

Мэри забеременела, когда мы были в Лондоне, и мы узнали, что у нас будут близнецы. В «Ронни-ракете» есть два персонажа: близнецы Боб и Дэн. Я хотел близнецов-мальчиков и хотел назвать их Боб и Дэн. У них были бы отполированные черные туфли с круглыми носами и зачесанные волосы. Славные малыши. Меня грела эта мысль, но однажды я пришел домой, а Мэри была вся в крови неизвестно почему. Мы поехали из Уэмбли в Уимблдон, в какую-то католическую больницу, очень далеко. Не помню, сколько времени заняла дорога, но я не спал до рассвета, а рано утром мне надо было бежать на работу. Я пришел утром, и мне сказали, что Энтони Хопкинс хотел со мной поговорить. Я вошел в комнату в конце длинного коридора, бледный, после бессонной ночи, и тут он налетел, вцепился в меня и сказал, помимо всего прочего, что я не имею права снимать этот фильм. Я на это ответил: «Тони, мне жаль, что ты так чувствуешь, но я режиссер этой картины, и я им останусь», и ушел. В каком-то странном смысле Тони был прав – я не имел права снимать «Человека-слона». Я родом из Мизулы, из штата Монтана, а это викторианская драма, в которой снимаются величайшие звезды. И все мои достижения – это маленький фильм, который видел десяток человек. Безумие. Но я был режиссером. А этот фильм был моим боевым крещением. Невозможно было поверить, что это все происходит.

В начале фильма есть сцена, в которой доктор Тривз посылает за Человеком-слоном, и он приезжает в больницу на такси. В вестибюле сидят люди, две женщины дерутся, вырывая друг у друга одежду, жизнь идет своим чередом, а за столом сидит старшая медсестра. Она никогда не видела Человека-слона, и вот она смотрит на него, прячущегося под накидкой и капюшоном, и все в вестибюле тоже смотрят на него, потому что от него пахнет. Но медсестру не волнует запах. А затем выходит доктор Тривз. Так вот, на репетиции выходит Энтони Хопкинс, с огромной скоростью сбегает вниз и хватает Человека-слона. Я сказал: «Подожди минуту». Я отвел Тони в сторону и сказал: «Ты спускаешься слишком быстро». А он ответил, очень громко, так, чтобы все слышали: «Просто скажи мне, что делать!» Во мне поднялась ярость, и то, что случилось потом, происходило лишь пару раз в моей жизни. Она поднялась так чертовски высоко, что вы не поверите. Я даже не могу изобразить голос, которым я на него орал – в тот день я сорвал горло. Я что-то кричал на него, а затем, опять-таки криками, объяснил, что от него хотел. Уэнди Хиллер повернулась к Тони и тихо сказала: «Я бы лучше сделала, что он говорит». И он сделал. А во время обеда он позвонил Мелу и сказал: «Я хочу, чтобы этого ненормального уволили», и Мел попросил его замолчать. Тони великолепен в фильме, он просто прекрасен, но большую часть съемок он пребывал в мрачном настроении. Совсем как я в те четыре темных дня. Когда это скапливается внутри, в какой-то момент оно прорывается на поверхность, и ты ничего не можешь с этим поделать. Тони просто все достало.

В поисках больницы для съемок мы отправились в Восточный госпиталь – почти заброшенный, где все оставили как было. Лучше места и придумать было нельзя. Повсюду был голубиный помет, разбитые окна, но все это можно было просто убрать и почистить. Кровати все еще стояли в палатах, сохранились миниатюрные печки и газовые лампы – больница перешла на электричество, но они остались про запас. Я стоял в этом коридоре, смотрел в палату, и меня коснулся ветер. В ту минуту я понял, каково это – жить в викторианской Англии. Я узнал это. Прямо так. Этого знания у меня уже никто не мог отнять – я абсолютно точно это осознал, черт возьми. Любой может настроиться на волну чего угодно и понять это – неважно при этом, откуда ты родом.

После выкидыша Мэри очень хотела завести собаку, и вот тогда у нас появился Спарки. Я всегда буду повторять, что Спарки был любовью всей моей жизни – не поверите, какая это была чудесная собака. Мы узнали, что ему нравилось кусать воду – он просто кусал воду – и когда мы что-то поливали из шланга, он всегда был тут как тут. Спарки появляется в начале «Синего бархата».

После окончания съемок Ал вернулся, чтобы работать над звуком. Ал – такой же аутсайдер. У британцев был собственный отдел звукозаписи, и они думали, что им видней, да же? После «Человека-слона» Ал сказал: «Я, черт побери, ненавижу британцев!» Как-то раз мы с ним работали на студии в Шеппертоне, и кто-то из съемочной группы зашел и сказал: «Дэвид, не думаешь, что стоит провести показ для команды и актеров?» Я ответил: «Да, хорошо, но фильм еще не закончен», а он: «Они поймут, они просто очень хотят его увидеть». И вот мы провели показ, и никому не понравилось. Мне даже писали письма о том, насколько сильно не понравилось, что было не так, и как все были разочарованы. Я закончил фильм вскоре после этого и ушел на этой неважной ноте.