Эдвин Вудхол - С риском для жизни.

После того как нам оказали первую помощь, нас отвезли в больницу, которую содержал в Мадриде доктор-немец. Меня немедленно уложили в постель.

Зозо отвезли в другую больницу.

Скоро барон перевез меня к себе, по его словам, для того, чтобы избавить меня от репортеров.

Итак, в течение двух месяцев я жила пленницей барона и неподвижно лежала на диване в его кабинете.

Конечно, мое положение в этом немецком логове давало возможность услышать и улавливать много интересного для моей родины. Но я страдала от того, что не могла передать эти сведения.

Мои муки на этом не кончились. Глава одной крупной парижской газеты, памфлетист резкого и острого стиля, написал по поводу этой автомобильной катастрофы обвинительную статью, упомянув имена Марты Рише, урожденной Бетенфельд, и Жана Девришеля (фамилия Зозо), и задал вопрос: что мы делали ночью на шоссе в компании германского военно-морского атташе? Статья была озаглавлена: «Шпионка в автомобиле: фон Крон и мадам Рише». Отдел капитана Ляду не вмешался в это дело, и кампания продолжалась. На востоке, в том районе, где я родилась, газеты подхватили эту скандальную историю и смешали меня с грязью. Шпионка Марта Рише, предательница, на службе у Германии!

Фон Крон окружил меня заботой и вниманием. Я его ненавидела. Эту ненависть еще больше обострило письмо моей матери, письмо без упреков и в то же время очень страдальческое:

«Моя дорогая доченька!

Твоя открытка немножко нас утешила. Я так страдала, читая газеты, где была описана катастрофа, в которую ты попала! Мысль, что ты могла остаться калекой, меня совершенно убивала. Как бы я хотела тебя повидать! Быть может, ты все же скоро вернешься.

Твой отец заболел, прочитав статью о тебе. Он перестал выходить из дома. Жить нам в Нанси стало довольно трудно. Торговцы нам ничего не хотят продавать. Мы вынуждены будем уехать. Твой брат Луи был ранен в ногу под Вердене, и ему пришлось отнять ногу. Когда ты нам сможешь написать, я буду очень рада узнать что-нибудь о тебе».

Если бы я могла написать ей, успокоить ее, объяснить ей! Но у нас с ней не было никакой возможности использовать симпатические чернила. Я вынуждена была удовлетвориться тем, что послала ей открытку.

— Концепция спрашивает, можете ли вы ее принять,— доложил лакей фон Крону.

— Пусть подождет меня в передней,— ответил барон.

Я знала Концепцию. Она приходила несколько раз на улицу Баркильо, в «Зеркало жаворонков».

Я услышала голос барона; он пытался говорить тихо, но голос все же проникал через дверь.

— Я пошлю Антонио за двумя «стило». Завтра в это же время вы за ними придете. Я дам вам инструкции.

Я растерялась. Ведь я давно переслала сведения о Концепции, а она до сих пор не задержана! Быть может, она никогда не выезжает из Испании?

Моей обязанностью было известить Париж о том, что надо установить за ней слежку. Я уже предупредила барона, что на этой неделе мне придется отправиться на улицу Баркильо за бельем.

— Но,— заметил он,— вы же не можете ходить.

— Вы дадите мне машину, и я доберусь при помощи костыля и палки.

На что он твердо сказал:

— Если доктор разрешит, я согласен вас отпустить.

Сначала врач был неумолим, но когда я стала настаивать и рассказала о всех предосторожностях, которые собиралась принять, он разрешил коротенькую прогулку в машине.

— Но я вам категорически запрещаю ходить.

Барон для успокоения своих нервов любил немного полежать на диване в кабинете и не выносил, если его беспокоили во время отдыха. Это было строгим приказом для всех. Когда я была готова к выходу, я нарушила это правило и разбудила его:

— Простите меня, Ганс, но мне очень нужны деньги.

Для задуманного мною дела мне нужна была небольшая сумма. Фон Крону не хотелось вставать, и он впервые за время нашей совместной работы отдал мне ключи и назвал код своего сейфа.

Он доверял мне! Никакое подозрение не смущало этого доверия. Вот уже 16 месяцев я жила в Мадриде, а баронесса оставалась в Гранаде у своей тетки.

У дверей меня ждала машина. Слуги помогли мне сесть в нее. Я велела ехать сначала в отель «Париж», где меня знали. Там я попросила посыльного сходить на почту за корреспонденцией для меня.

Затем я направилась в «Зеркало жаворонков», где в моей комнате попросила оставить меня одну под предлогом, что мне нужно переодеться. Позвонив в банк на улице Рекольетос, в котором некогда М. де Н. назначал мне свидание, я позвала к телефону директора. Он ответил, что не знает никакого М. де Н. Другие лица, которых я попросила к телефону, тоже его не знали. Итак, с этой стороны я не получила никакой помощи. Если бы, по крайней мере, я знала, для чего предназначены «стило»... Если я не смогу организовать слежку за Концепцией, «стило» будут приведены в действие и повлекут за собой убийства. Я не видела выхода. Снова и снова я проклинала плохую организацию французской секретной службы. Сложив белье в чемодан, я в полном отчаянии велела отвезти себя в отель «Палас», чтобы передать письмо генералу Данвиню, французскому военному атташе, если он жил еще там.