Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Патриарх Иерусалимский в 1883–1890 гг. Никодим.

См. примеч. 113 к 1885 г.

важный вопрос дня и минуты ( фр. ).

Встреча Александра III и Вильгельма I состоялась в Берлине 6 (18) ноября 1887 г. Возвращаясь из Дании вместе с семьей, русский император заехал в Берлин, пробыл там меньше суток, причем его свидание с германским императором продолжалось полчаса (см.: Гражданин. 1887. № 38 (113). 7 нояб. С. 1).

это будет ‹…› большая радость для старого императора и великое событие для дела мира и для успокоения умов во Франции ( фр. ).

нет дыма без огня ( фр. ).

Специальная (гербовая) бумага, используемая при заключении различных сделок, была введена в России в 1699 г. Она стоила дороже обычной, а плата за нее представляла собой государственный сбор, взимающийся при оформлении документов. В 1874 г. появились гербовые марки, наклеиваемые на простую бумагу и придающие ей значение гербовой. В 1886 г. вышел Устав о гербовом сборе, определяющий размер и формы оплаты сбора, льготы и наказания за нарушение правил о нем. Однако, как следует из рассказа Мещерского, употребление гербовых марок вошло в практику присутственных мест не сразу.

Мещерский имеет в виду дело об убийстве управляющего Станиславского в Инсарском уезде Пензенской губернии. 10 октября Мещерский опубликовал в «Гражданине» письмо в редакцию, автор которого описывал настроения в Пензенской губернии накануне суда и разделяемую многими уверенность, что обвиняемые в умышленном убийстве управляющего крестьяне будут оправданы (см.: Письмо в редакцию // Гражданин. 1887. № 1 (77). 1 окт. С. 2). Эти ожидания не оправдались. Процесс продолжался с 22 по 26 сентября, решением суда из 30 обвиненных 14 были осуждены на смертную казнь через повешение. Отчеты о процессе см.: Судебная хроника. Убийство управляющего Станиславского крестьянами села Долгорукова (в Пензенской губернии) // Московские ведомости. 1887. № 279. 10 окт. С. 4; Из общественной хроники. Наша печать, ее рассуждения и выводы по поводу пензенского процесса // Вестник Европы. 1887. № 11. С. 438–446.

Речь идет о проекте Положения о земских участковых начальниках.

воздержание от власти ( фр. )

См. примеч. 53 к 1885 г.

После смерти М. Н. Каткова 20 июля 1887 г. вопрос о новом редакторе газеты «Московские ведомости» решался на самом высоком уровне.

Е. М. Феоктистов был петербургским корреспондентом «Московских ведомостей» с 1862 г. Этому способствовали и его служебные занятия: будучи чиновником особых поручений при министре народного просвещения, он занимался составлением для императора обозрений в печати. Впоследствии, заняв с августа 1871 г. пост редактора «Журнала Министерства народного просвещения», он отказался от сотрудничества в газете, продолжая, однако, поддерживать тесные отношения с ее редактором.

Дети Александра III болели корью.

Датировано по косвенным данным. В письме упоминается возвращение Александра III из-за границы (8 ноября 1887 г.), разговор с ним на следующий день К. П. Победоносцева и написанное в пятницу, видимо 13 ноября, письмо Мещерского Александру III (в фонде Александра III в ГАРФ оно отсутствует).

Хранящиеся в ГАРФ дневниковые послания Мещерского за осень 1887 г. представляют собой разрозненные записи.

См. примеч. 125 к этому году.

Сведениями об этом мы не располагаем.

Слухи о субсидии, полученной Мещерским на издание газеты, появились осенью 1887 г. До этого времени даже осведомленные лица оставались в неведении, что князь получает деньги на свои издания.

См. примеч. 61 к 1884 г.

пустить на самотек ( фр. ).

Брат В. П. Мещерского Н. П. Мещерский, его жена М. А. Мещерская (урожд. графиня Панина), сестра В. П. Мещерского Е. П. Клейнмихель.

См. примеч. 139 к этому году.

В деле присутствует два варианта нижеследующего отрывка (до *). Второй вариант (ГАРФ. Ф. 677. Д. 105. Л. 19–20 об.) таков: «семейная тайна, о которой говорить слишком долго, но я упоминаю только о ней, чтобы Вы знали, что не будь этой тайны, вряд ли когда-либо Озеровы решились с такою неестественною ненавистью выступать против меня и перевести на свою сторону скоро и легко и вооружить против меня мою семью, да еще заочно, потому что ни с братом, ни с сестрою я не виделся! Ненависть моя к Озеровым это тайна моего сердца уже несколько лет именно из-за сестры и из-за тетушки моей Е. Н. Карамзиной; несколько раз она невольно у меня вырывалась наружу; слова мои, про них сказанные: Карамзинские и Клейнмихельские проживалки – разумеется, ими забыты не были, ими, то есть теми, которые завладели моею сестрою, ее волею, ее детьми и больною моею старою тетушкою. // Затем, что касается моего брата, то и тут я быть может слишком разгорячился, и когда от его жены получил письмо с злыми упреками за статью Филиппова о Каткове (обожание брата к Каткову было болезненным: два раза из-за него мы были в ссоре серьезной), то я ей и брату ответил дерзостями, еще более их рассердил, и тут-то как раз в самом разгаре нашей ссоры подкатили Озеровы со своим гнусным донесением против меня, я, узнав об этом, написал брату, назвав Озеровых подобавшими им именами, брат и сестра за них вступились, и ссора усилилась. // Тогда я решился замолчать, и, разумеется, настолько горд, чтобы не противодействовать гнусным интригам и лжи Озеровых. Бог даст, время залечит и успокоит все, а теперь лучше покориться. // Вот почему так некрасиво было со стороны Поб[едоносце]ва, не спросивши меня, ничего не зная о семейных отношениях, прямо смущать Вас вмешательством в дело моей совести моих родственников, чтобы своей клевете придать более вероятия и силы. И если бы Вы могли знать, что я после смерти отца и Клейнмихеля перестрадал душою, молча и про себя [из-]за семейных тайн, то Вы бы убедились, что этот летний эпизод отношений части моей семьи и Озеровых к моему делу – это цветочки сравнительно с тем, что нас в эти последние годы, увы, влекло друг против друга к вражде. // Вот что я счел святым долгом своим высказать Вам, Государь, не в оправдание мое все в том же деле, ибо Вы не можете позабыть, что я именем всемогущего Бога и честью Вашею принес пред Вами клятву в моей невиновности и честности в этом деле, но для того, чтобы Вас успокоить на случай Вашего сомнения или смущения, ибо я отлично понимаю, что невозможно, чтобы, видя и слыша столько настойчивых и даже правдоподобных обвинений против меня, которого Вы не можете считать себе совсем чужим и любите хотя немного, – обвинений, скрепляемых еще ссылкою на семью, – невозможно, говорю я, чтобы Вы не испытали известное нравственное недоумение и не близки были бы к вопросу: да в кого же верить наконец?»