Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Баджун лежал на мокрой земле босой и связанный, но тут он приподнялся и глухим голосом человека, приготовившегося к смерти, произнес:

— Где Ангел, не знаю, но, если бы и знал, все равно бы не сказал… Каждая семья в селе помогает партизанам, и вся молодежь состоит в РМС…

Ему стали выворачивать руки.

— Рой себе могилу! — И перед ним воткнули в мягкую землю лопату.

— Меня и без могилы разыщут и поставят мне памятник, а вы истлеете, и никто костей ваших не соберет!

Позже родственники нашли его мертвым, забросанным опавшими листьями, на берегу Тополницы. Одна рука была отрублена, глаза выколоты.

В феврале и марте погибло еще 17 коммунистов из Величково. Говорили, что некоторых из них живьем закопали у шоссе Пазарджик — Синитьово…

Многое из того, что произошло в те дни, я узнал в июне 1944 года, когда партизанские троны снова свели меня с Ангелом Чалыковым в горах над Ветрендолом. Но трагедию Величково я почувствовал после 9 сентября 1944 года, когда из песков Марицы и Тополницы выкапывали кости расстрелянных и в красных гробах увозили в родные села, чтобы там похоронить. Уже заседал народный трибунал, улицы Пазарджика были полны народа, но лица величковцев выделялись среди множества других — они застыли от горя и жажды мщения. Среди них я встретил осиротевших детей Ивана Чалыкова. Они-то и рассказали мне подробности пережитых ужасов. Многое я позабыл, но их прерывавшиеся, дрожавшие от волнения голоса, в которых как бы все еще звучал подавленный стон, забыть не могу.

У других детей были отцы — это счастливые дети, а мой отец сидел в тюрьме.

Вечерами мать укладывала меня рядом с собой, чтобы я скорее уснула, а сама часто плакала по ночам. С тех пор, когда я слышу ночью плач женщины, места себе не нахожу.

Дедушка Коста и бабушка, отправляясь по каким-нибудь делам, зачастую забывали, зачем пошли. Дедушка говорил, что страдания разъедают ум человека. Бабушка тяжело вздыхала:

— Опустел наш дом…

Кроме сына — моего отца, у них не было больше детей.

— Как это опустел? — спрашивала я. — Разве он пустой? А Султа, а я?..

Султа — наша старая рыжая кошка с белой подпалиной на лбу. Она всегда вертелась около меня. Как только утром мама вставала, кошка тут же вспрыгивала ко мне на постель и забиралась под одеяло.

Бабушка часто отсылала меня во двор, чтобы остаться одной, и начинала причитать по отцу.

Однажды я играла с Султой на лестнице. Во дворе появился какой-то человек с перепачканным маслом и сажей лицом, очевидно пришедший прямо с вокзала.

— Уж не ты ли и есть Фаничка? — спросил он.

— Я!

Он заглянул в окно, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь еще в доме.

— Все там! — указала я рукой на парники с рассадой клубники.

Дедушка, увидев пришельца, отложил мотыгу и пригласил человека в дом. Поставил на стол бутылку со сливовой водкой, а мама развернула принесенный гостем сверток.

Отец прислал мне корзиночку из лыка. Он сам ее сделал и раскрасил в желтый, красный и синий цвета. В корзиночке лежали детские домашние туфли, тоже из лыка, с мартеницей [8] Безделушка на шнурке из белых и красных шелковых ниток, знак наступающей весны. . До этого никто мне не дарил мартениц. Я приколола ее к кофте и помчалась на улицу, чтобы всем рассказать об отцовских подарках, напомнить всему свету, что и у меня есть отец.

Нам разрешили свидание с отцом. Мы сели в телегу, и дедушка Коста повез нас в Пловдив. Стояли уже погожие весенние дни. На полях работали крестьяне. Они пахали, высаживали рассаду помидоров и перца, готовили землю для посева риса. Над вербами вдоль реки Марицы летали аисты.

В городе мы свернули в какие-то улочки, мощенные булыжником, и доехали до двухэтажного желтого здания с широкими воротами. Перед ним стоял полицейский с винтовкой в руке. Дедушка остановил телегу и слез, чтобы привязать коня к только что подрезанному тутовому дереву. Мама стала поправлять косынку и неспокойно оглядываться вокруг, делая вид, что все окружающее не имеет к ней прямого отношения. Я сидела в телеге, а беспокойство мамы и молчание дедушки немного пугали меня.

Мы взяли наши узелки и пошли к широким воротам. Дедушка показал полицейскому какую-то записку. Пройдя по туннелю под зданием, мы оказались в полутемной комнате. Надзиратель перерыл наши узелки, и только после этого нас ввели в комнату для свиданий с заключенными.

Отец стоял за железной решеткой. Он улыбнулся мне и подмигнул.